Возле стены сидела нищенка с лицом, залепленным черными комьями грязи. Сквозь прорехи ее рубища темнела морщинистая кожа, похожая на черепаший панцирь. Ни Учэн смотрел на женщину с содроганием. Однако больше всего его поразил не сам облик этой уже пожилой нищенки, а вид ее четверых детей, которые копошились возле нее. Таков, видно, закон жизни: чем беднее и тяжелее жизнь, тем больше на свет появляется детей, а стоит им родиться, как они сразу же становятся вот такими же бедолагами, испытывающими такую же нужду и лишения, какую терпит эта несчастная. И таких бедняков появляется все больше и больше! «Добрые господа! Подайте кусочек на пропитание! Детям нечего есть!» В криках нищенки слышатся слезы. Они похожи на стон или скорбную песнь. Перед нищими прямо на земле валяются пять обшарпанных глиняных плошек. В одной лежит небольшая кучка чего-то съестного. Ни Учэн почувствовал запах кислятины.
Он кинул в посудину мелочь, и лицо нищенки озарилось улыбкой. На какое-то мгновение Ни Учэн позавидовал женщине: у нее наверняка нет стольких забот и тревог, какие мучат его, Ни Учэна. Разве не счастлив тот, кто думает лишь о своем собственном пропитании и больше ни о чем? А коли так, то мне незачем возвращаться домой. Лучше я стану вот таким же нищим и так же, как они, буду на коленях просить у людей подаяние. С точки зрения истории и в чисто теоретическом плане нищенство — это тоже профессия, в которой есть даже нечто возвышенное. Этакая древняя простота!
А что тогда будет с моими детьми: с Ни Пин и Ни Цзао? Значит, им тоже придется стать побирушками? Нет, этого он никогда не допустит! Когда дети появились на свет, малейший их плач бередил его душу. Каждая их слезинка вызывала у него слезы на глазах — слезы большого, взрослого мужчины! Детский плач… В сознании Ни Учэна мелькнуло что-то теплое и живое. Он вспомнил белого мышонка, которого держал в детстве; мягкое прикосновение материнской руки к его голове; маленьких птичек, что порхали в ветвях дерева; его любимый тягучий настой из красного батата. На память пришли те короткие дни, когда он в первый раз привез Цзинъи в Пекин, — время надежд!.. Он вспомнил свою болезнь и свои кривые ноги, истонченные и согнутые после недуга… И снова дети… Меж ними разница лишь в один год. Однажды, когда они спали рядышком на постели, ему пришла в голову мысль произвести с ними опыт, использовав знания (правда, весьма и весьма ограниченные) из области нервной системы человека. Легонько коснувшись обнаженных детских ступней, он тотчас заметил мгновенную реакцию, о чем в свое время он прочитал в какой-то книге: по пальцам и по всей ноге прошла судорога. Он решил повторить опыт, но тут откуда ни возьмись возникла Цзинъи. С горящими от ярости глазами она бросилась на него, словно обезумевшая тигрица, защищающая своих детенышей от врага, как будто он и был тем злодеем, который собирался их погубить. В его адрес полетели страшные проклятья. Не трожь детей! — закричала она, оттолкнув его прочь. Ты что задумал? А что я, собственно, мог задумать? Ведь я как-никак их родной отец! Разве ты отец? Дети спят, а ты их тревожишь! Мешаешь им спать!.. Что? Какой еще опыт? Ты посмел проводить опыты над моими детьми! Цзинъи рвалась в открытый бой… Скотина! В тебе нет ничего человеческого!