Если возьмет.
Если дьявол купит мою душу.
Прав был Великий Инквизитор, что порвал доносы на дона Антонио Альвареса де Толедо-и-Бомонт. Его душа все еще при нем, несмотря даже на договор с самим Великим Инквизитором.
— Моргана?.. — позвал ее Тоньо.
— Марина, — прошептала она в ответ. Провела пальцами по его щеке, по шее. Закусила губу, как вчера, чуть только наросшая кожа лопнула, выступила красная капелька… Она мотнула головой. — Нам… нам нужно одеться.
— Марина. Морская, — повторил Тоньо. — Потом. Иди ко мне, Марина — Моргана.
И она подчинилась, легко и радостно. Как будто все время, что «Санта-Маргарита» гонялась за ее бригом, ждала — вот он придет и скажет: «Иди ко мне, Марина».
Они снова занимались любовью. Тоньо впервые с тех пор, как ему исполнилось тринадцать, и булочница Пилар отдалась ему на мешках с мукой прямо позади пекарни, называл это так. Без серенад, стихов, ночных прогулок по крышам до балкона, без клятв на вечность, забытых поутру. Просто — они занимались любовью.
Тоньо двигался в ней, растворившись, как в море, не думая ни о чем, кроме того, что он — жив. Острое, щемящее чувство — быть живым и заниматься любовью.
Марина… он не знал, как называет это Марина. Кажется, она что-то такое шептала. А может, море скреблось в борт.
Они даже подремать успели после. Недолго, не больше четверти часа. Проснулись одновременно, Тоньо — от того, что почувствовал рассвет… именно почувствовал. Повернул голову, наткнулся на пристальный взгляд.
— Вставай, — сказала она. Голос был неправильный, ни следа предрассветной неги. Но и не сталь. Рвущийся канат между кораблями, не иначе.
Тоньо недоуменно потянулся к ней, поцеловать, вернуть недавнее волшебство. То, что было сейчас — было неправильно, он чувствовал это, как встающее солнце, как неумолимо утекающие секунды.
Она выскользнула из его рук, отстранилась.
Встала, положила на край постели его штаны; сорочка, хоть и развязанная, оставалась на нем, а чулками или дублетом она не озаботилась. И про веревку забыла. Или наоборот, не забыла?
Стала быстро одеваться сама. Как будто надевала маску. Только маска спадала, и даже в мужском наряде она совсем не походила на пирата Моргана.
Сев на кровати, Тоньо позвал:
— Марина, развяжи меня.
Обернувшись, она покачала головой. Молча, без улыбки. Жесткая и непонятная, как египетский сфинкс.
Пришлось натягивать штаны так. По крайне мере, это немного отвлекало от непонятной и совершенно неправильной боли где-то за грудиной. Наверное, вчера ударили сильно.
Тем временем она заплела косу, схватила со стены ту самую саблю вместе с ножнами, свои зеленые четки, и указала ему на дверь.