Здоровенный, белобрысый, с заплетенной в две косы бородой и с топором за поясом. Варвар какой-то, скорее всего северянин, вон как держится — натуральный медведь, жрет жареный свиной бок с урчанием и чавканьем, запивает элем из двухпинтовой кружки. И команда у медведя под стать, половина таких же беловолосых дикарей, половина — голодранцы со всех мест, кучей. Этого северянина Марина раньше не видела и о нем не слышала, а значит, он наверняка не стоит особого внимания.
И могло бы все обойтись мирно и спокойно, если б упившийся молодчик, вконец разойдясь, не пожелал поискать пикантных приключений по углам таверны. Девицы в красных чулках то ли ему не ндравились, то ли сами не прельщались его монетами. Марина какое-то время с интересом посматривала на галсы юнца по общему залу, на попытку пришвартоваться к очагу или пригласить на танец один из опорных столбов, но потом отвлеклась на вошедшего в зал португальца — не из тех, у кого можно принять кружку воды, даже если застрянешь в мертвый штиль посреди Саргассова моря. Наблюдая за капитаном Чавесом, в просторечии Чирьем, и прикидывая, какой подвох тот готовит на сей раз, Марина пропустила момент, когда пестрая жертва ямайского рома возникла перед ее столом. Возникла, покачнулась вперед — назад, и на весь общий зал протянула на корявой смеси французского, испанского и английского:
— Ой, какая девочка — а — а… Пойдем со мной, голубка, уж я тебя уважу!
Под ложечкой екнуло почти забытым страхом: неужели кто-то знает о ней, о Марине?! Тут же страх сменился злостью, а внимание само собой метнулось к тому столу близ дверей, который занял проклятый Чирей: видит, медуза гнилая? Увидел, разумеется, и уже глаза разгорелись. Он-то не сомневается, что пьяный юнец понятия не имеет, к кому подошел, но если теперь юнца отпустить, разнесет по обоим океанам отличную сплетню: сэр Генри Морган любит быть девочкой. Охотники проверить непременно найдутся, к цыганке не ходи.
Все эти мысли пронеслись ровно за тот миг, что понадобился сэру Генри Моргану, чтобы задвинуть растерянную Марину себе за спину и оставить наблюдать за тем, что он творит, откуда-то издалека.
А сэр Генри Морган смерил заливающееся пьяным хохотом недоразумение равнодушным взглядом, пожал плечами и с превеликой неохотой разрядил в него один из трех пистолетов. Тот, что лежал под рукой, у самой тарелки. После чего, не удостоив зал и взглядом, вернулся к сосискам.
Несколько мгновений зал молчал, заткнулись даже царственной важности и цыганской пестроты музикос, только раздавался размеренный стук — шарк Серебряной Ноги. Который и не подумал идти в сторону происшествия — чем явно обозначил, что оное волне укладывается в рамки приличий и является личным делом двух капитанов.