Дилан переступил порог. Развел руками. Потупил глаза. И вдруг вскинулся, подался назад.
— Да уходи ты! — крикнула я, но он уже опомнился, подавил то, что почуял, дурачок, пастушок, я должна была сказать ему, давным-давно… Но он все равно пришел бы, в надежде, что моим родственникам нравится группа «Назарет», и, кто бы они ни были, все утрясется, ведь счастье сестры…
— Здравствуйте, — сказал Дилан. — Это вы мне звонили? Вот, я пришел. Но честное слово, ружье вам не потребуется. Я очень люблю вашу сестру — она же ваша сестра? — и не намерен уклоняться от женитьбы. Я даже ей предлагал. Она обещала подумать.
«Выходи за меня замуж». — «Я подумаю, Дилан». — «Я даже из кабака уйду. Правда, там недурно платят… но если ты против..». — «Я совершенно не против». — «Роди мне мальчика, Инга. Только обязательно со слухом. Я его научу на саксе лабать..».
Не научишь, Дилан. Нет, не научишь.
— Сочувствую, — сказал Виталий. Он встал, усадил меня в кресло и подтолкнул Дилана на середину ларька.
— А почему в ларьке-то разговариваем? — спросил Дилан. — Нет, как хотите, конечно…
— Мы собираемся поговорить с сестрой, — сказал Кирилл. — Ты уж извини, но девочка должна осознать, что неправильно себя вела. Ты тут не виноват. Да, Инга?
— Отпустите его, — сказала я. — Я не буду больше, — сказала я, только слова мои были никому не нужны. — Вы просто ревнуете! — сказала я. — Это же глупо! Пожалуйста, Вит!
— Бить будете? — поинтересовался Дилан.
— А ты смелый мальчик, — сказал Виталий. — Зря ты так, Инга. Хороший ведь мальчик.
— Крутые у тебя братишки, Инга, — сказал Дилан. — Страсти какие.
— Да какие уж страсти, — сказал Кирилл и щелкнул пальцами.
Дилана оторвало от пола. Синие линии — светящиеся, тонкие — обмотали его с головы до ног.
Больше они не сказали ему ни слова — и не дали мне отвернуться.
Дурачок, пастушок, человек — он и вправду был смелый мальчик. Он молчал, он пытался сопротивляться — сколько сумел. Он даже не закрыл глаза.
Он понял, кто перед ним, понял почти сразу. Мне остается надеяться, что он счел это сном, который скоро закончится. Галлюцинацией. Кошмаром, где непослушной, изолгавшейся девчонке демонстрировали последствия ее поведения. Моя надежда хрупка и не имеет оснований — но ничего другого у меня нет.
Демонстрация была обстоятельной, продуманной и долгой.
Только в самом ее конце Дилану позволили умереть.
Минутою позже иней, лежащий в ларьке, превратился в снег — и растаял только к утру.