28 октября 1933 года, Сен-Бьеф, Нормандия
Дорогой Жан,
Я перебрал прошлые письма и только по датам понял, что с последнего из них прошла неделя. Время летит пугающе. Днем я еще как-то нахожу себе занятие, притом самые простые дела требуют столько сил, что это отлично меня занимает. Сходить к колодцу за водой, набрать веток для растопки и принести дров — я делаю это с медлительностью и неловкостью деревянной куклы на нитках, управляемой бродячим артистом. Но все же делаю, и чем это не повод для гордости в моем положении?
Простуда прошла быстрее, чем я опасался. Лишь пара дней в лихорадке, среди горячих алых теней, пляшущих по стенам, а потом я очнулся, слабый и опустошенный, но успокоившийся, словно с горячечным бредом ушла какая-то тень, которой я не замечал, но вот она исчезла — и стало светлее. К счастью, за эти два дня ко мне никто не приходил, даже доктор Мартен, мой единственный неизменный собеседник. Как-то я сказал ему наполовину в шутку, что не уверен, существует ли он в действительности или является лишь плодом моего воспаленного воображения. Что, если все вокруг лишь бред? И Сен-Бьеф, и Дом на холме, и даже строки Ларошфуко, которые я могу просто помнить по памяти. Мартен посмеялся вместе со мной подобному предположению. Но могу ли я сам, по собственному желанию отличить явь от сна? Сегодня днем я спустился в Сен-Бьеф, предварительно сменив костюм и рубашку и чисто, как мог, выбрившись отцовской бритвой. Подозреваю, что вид все равно имел жалкий, потому что двое или трое встреченных прохожих покосились на меня странно, а какая-то мамаша поспешила убрать ребенка за свою широкую юбку. Зато в аптеке я столкнулся, представь себе, со старым филином Греноблем. Он лет на тридцать старше меня, а как держится! — позавидовать можно. Высох, правда, как скелет, и опирается на палку, а под другую руку его поддерживала прелестная синеглазая блондинка. Мы раскланялись, он представил меня своей внучке, демуазель Кристине. Два светских господина, которым на двоих исполнилось около полутора сотен лет — препротивное, должно быть, зрелище рядом с цветущей нежной юностью Кристины. Неудивительно, что девочка смотрела на меня почти испуганно. Кстати, старик постепенно выживает из ума. Он назвал меня Жаном, но сразу же поправился, извинившись со старомодной изысканностью. А по мне пробежал холод, словно кто-то — как говорят — наступил на мою могилу.
И о могилах. Пропавшую сборщицу яблок нашли в овраге за старыми вырубками. Несчастную удавили и даже не побеспокоились скрыть преступление, оставив на поживу зверью и червям. Мир вокруг все больше наполняется жестокостью, Жан, я почти рад, что покидаю его. Но синие глаза Кристины, ангела во плоти, ах, эти дивные женские глаза… Не ради них ли мы сходим с ума, прощая действительности то, что она не сон? Если предположить, что и Кристина мне лишь снится, как вчера снилась Люси… Допишу позднее, очень болит голова…