Так продолжалось до того дня, когда Анна впервые увидела ее. Чудовищно морщинистая, коричневая, как спитая кофейная гуща, мексиканка стояла по другую сторону забора и неотрывно смотрела на Анну удивительно яркими, молодыми глазами. Потом она протянула руку, словно подзывая, и Анна зачарованно двинулась ближе, не в силах оторвать взгляда от лица что-то беззвучно шепчущей старухи. Сзади тонко взвизгнули — и наваждение рассеялось. Подобрав длинные юбки, старуха, сгорбившись, отвернулась и медленно пошла прочь, а Анна, развернувшись, уставилась в перепуганные глаза Лизы, словно видела в первый раз — с ее облупленным на солнце носом, торчащими косичками и глупым телячьим взглядом. Неужели и она, Анна, выглядит так же? Быть того не может! Но помутневшее зеркало трюмо упрямо отразило точно такую же девчонку: темноволосую, смугловатую и довольно высокую для семи лет, только глаза у Анны были темнее и упрямее. Вечером за чаем Лиза рассказала про старую ведьму, и мать фальшиво улыбалась, а Анна сидела ровно, вытянувшись на скрипучем расшатанном стуле так, что он впервые не издал ни звука, пока она пила слабый «детский» кофе. Лиза, успокоившись, опять забралась на свой стул с ногами — она-то всегда выбирала тот, что не скрипит. Что ж, зато Анне досталась кровать у окна.
Потом дом затих. Прокравшись к двери гостиной, Анна притаилась, кутаясь в складки великоватой ночной рубашки, и вслушалась. Слова терялись и таяли в душном ночном воздухе. Кажется, мать была недовольна. Кажется, отец ее успокаивал. А потом сказал с брезгливым раздражением, что обращать внимание на глупые суеверия — позор для просвещенной женщины, христианки, жены врача. Да, местные действительно считают близнецов особенными, воплощением… Тут он слегка понизил голос, и Анна снова ничего не поняла, но тихое шипящее слово змеей заползло внутрь и уютно свернулось где-то между животом и горлом, изредка шевелясь смутной тревогой.
Старуха больше не появлялась. Но по воскресеньям, чинно следуя за матерью в церковь, Анна ловила быстрые скрытые взгляды прихожан: испуганные, странно и противно жадные. Лиза то и дело ревела, жаловалась на кошмары, головную боль и тошноту, выходя во двор только рано утром и поздно вечером. А солнце с каждым днем палило ярче, так что земля за ночь не успевала остыть. Бурые пятна земли упорно не покрывались зеленью всходов, отец возвращался из визитов к больным все мрачнее, и Анна выучила новое слово, короткое и такое же шипящее — сушь. Сушь пришла уже третий раз подряд за три года, кукуруза спала в земле, и трава, едва пробившись через глинистую корку, желтела и вяла. В ночь, когда Лиза, всхлипывая, металась во сне, кто-то шепнул на ухо Анне, лежащей с открытыми глазами, потерянное ею слово. Мецтли.