Поднялся — казалось — тут же, гаркнул что-то, больше чтобы проверить голос, и старуха заговорила:
— Родит жена сына. Теперь плати. И мне дай десять дирхемов.
Герцог бросил ей кошелёк с тридцатью, и тот глухо звякнул о стол.
— Ежели не родит, из-под земли тебя достану.
— Ступай, ступай, — отвечала старуха, будто услышала что-то своё. — Тут душно и тесно, вот голова и кружится. Пойдёшь на волю, надышишься, ступай…
Голос её звучал как заклинание, неотвязно преследуя слух Жоффруа, пока он выходил со двора и плутал в переулках.
Ах, знал бы герцог, что если сумела узнать его старая Лисаала, то и другие могли распознать в одиноком путнике его светлость герцога Жоффруа, что пустился в бездумной храбрости один по беспокойным улицам Асиньоны! Едва только герцогский статный конь степенно прошагал в подворотню, заставляя всадника низко наклониться в седле, чтобы не расшибить лоб, путь ему преградили трое, по виду — асиньонцы, в руках длинные копья. Герцог заметил их слишком поздно, и сперва решил вдруг, что те хотят говорить, отчего промедлил дольше, чем следовало, и опомнился, только когда самый рослый из троих ударил его копьём. Спасла кольчуга и выучка: Жоффруа успел слегка повернуться, и удар пришёлся вскользь. Он протянул руку к притороченной к седлу куче тряпья, и выхватил из неё меч, но противники наступали: один ударил коня в шею, и тот взвился на дыбы, громко и жалостливо заржав. Жоффруа едва удержался в седле, но копейщик поплатился за свою наглость: герцогский меч лишил его нескольких пальцев.
— Стража! Стража! — заревел Жоффруа, и оглянулся: как раз вовремя, чтобы отразить нацеленный в спину удар. Сзади было ещё двое противников — или трое, он не разобрал. Кровь ударила герцогу в голову, он слышал дыхание смерти, и дыхание это, будто дурманящий настой из трав, будто креплёное вино, лишило его чувства боли, не оставило страха. Герцог послал коня вперёд, на выставленные копья, прыжок, другой: и удар, который выбросил его из седла, заставил перелететь через голову взбешённого коня, грузно удариться о землю.
Жоффруа вскочил на ноги и, оглушённый, стал водить мечом из стороны в сторону: перед глазами всё плыло и двоилось, голова кружилась до тошноты, но рядом был враг, герцог чувствовал это. Жоффруа ударил его, с удовольствием ощущая, как меч рвёт ткань и проходит сквозь плоть. Но тут же копьё толкнуло его в плечо. Удар показался тупым, беспомощным, будто били древком, и герцог дёрнулся, отмахнулся мечом.
Проклятая жара! Солнце пекло голову, застилая мысли туманом. Нападавших было шестеро, теперь он понял: одного он достал, другой только что ударил его копьём, четверо остальных никак не могли сладить с обезумевшим от боли и ран конём. Нужно было уходить, и Жоффруа толкнул, что было силы ближайшего противника, и тяжело побежал, бросив последний прощальный взгляд на коня, своей жизнью купившего ему возможность спастись.