Но не спал купец Джабраил: ночью в его доме горели свечи. Джабраил размышлял, временами делая пометки на выскобленном пергаменте. Этой ночью к нему приходили разные люди, все одинаково промокшие под ливнем. Одни отказывались от вина, только бросали несколько слов и вновь возвращались на улицы Асиньоны, другие с видимой радостью принимали приглашение, и говорили лениво, пока горячее вино согревало их изнутри. Свечи горели на столе Джабраила, перо скрипело, оставляя всё новые пометы. Какие части города заняли христиане, а где их до сей поры не было, что удалось тайком перепрятать, а что было разграблено, сколько вина выпили рыцари, сколько женщин забрали себе, где стоят дозоры, и что делает треклятый осёл Зафария. Выходило, что добро большей частью уцелело, что пили христиане много, и что дурак Зафария позволил разоружить своих воинов и запереть их под надзором рыцарей в казармах.
Джабраил оторвался от пергамента, когда в дверь его дома, в ту, что выходила во двор, и до которой не добраться было иначе, кроме как пропетляв изрядно по узким улочкам, снова постучали. Он отворил и отошёл, пропуская гостя.
— Мир тебе и твоему дому! — прохрипел гость. Это был крупный мужчина с длинными, пышными и совершенно чёрными усами, по которым двумя ручейками сбегала вода — гроза над Асиньоной не прекращалась.
— Мир и тебе, Ибрагим, — отвечал Джабраил. — Что удалось узнать?
— Да погоди ты, не видишь, никак, я насквозь промок? Согрей друга, накорми, напои!
Ибрагим так честно глядел своими большими, круглыми глазами, такое детское выражение было написано на его широком, открытом лице, что Джабраил против воли расхохотался:
— Пойдём в дом, старый друг, у меня ещё осталось согретое вино. Ты совсем промок!
— Вот так бы сразу, — буркнул Ибрагим, широким движением стряхивая с усов дождевые капли.
Горячее вино с корицей, мёдом и имбирём почти не пьянило, но согревало. Ибрагим шумно втянул в себя напиток, зажмурился и расплылся в улыбке. Руки его, сжимавшие чашку, были почти чёрными, и пахло от них терпкой дубовой корой. После он заговорил быстро и ровно, его голос гудел тем же ровным, успокаивающим гулом, каким гудит пчелиный рой или базарная площадь в жаркий день:
— В восточных и северных казармах размещено по три сотни копейщиков, Большие и Базарные ворота охраняются отрядами из пяти рыцарей и сброда человек в двадцать. Стены свободны, если не считать нескольких десятков недотёп. Рыцари расположились во дворце наместника и ближних домах. Думаю, варвары боятся распылять свои силы.
— Дозоры?
— Да. Отряды, человек по двадцать, все верховые, но только по главным улицам. И дальше старого города они носа не кажут, к тому же их совсем немного. Говорю тебе, Джабраил, если ты не решился действовать днём, сейчас самое время! Христиан мало, они не знают города, почти все укрепления по-прежнему за нами, нужно только поднять клич, и Всевышний поможет нам прогнать этих шакалов!