Ну, разумеется, подумала Федька, хоть все гори синим пламенем, а для него важнее всего на свете — картина! Но насчет рома он, похоже, прав. Это средство должно помочь. Пусть Шапошников видит в ней говорящую фигуру с полной головой вздора, пригодную только для возлежания на топчане в голом виде, — начхать! Лишь бы только дал способ заработать приданое.
— Где ваш ром? — спросила Федька.
Напиток был ароматен, и она чуть было не выхлестала большую чарку залпом.
— Стойте, стойте, — удержал Федькину руку живописец. — Возьмите с собой, а то до постели не дойдете. Эта отрава бьет по ногам. Придется вам ночевать в коридоре на полу, как таракану. И знайте — вы приняли верное решение. Приданое у вас будет.
— Благодарю, — ответила она.
Шапошников улыбнулся. Федька увидела ту многообещающую прореху меж передними зубами. Странно, подумала она, вот амурной пылкости-то и не было — погладил, как кошку или моську. То есть совершенно никакой пылкости. Как же он собирался проказничать в постели?
Однако верить ему можно — так решила она, спеша с чаркой рома обратно через весь дом в палевую комнатку. На душе полегчало.
Касательно рома живописец был прав — средство оказалось действенное, оно раскрыло в Федькиной голове все потайные дверцы и выпустило самых неожиданных чудовищ. Никогда наяву Федька не испытывала такой телесной жажды, как в хмельном сне. Там она позволила любить себя сперва надзирателю Веберу, потом Петрушке-лентяю, прямо на сцене, в опустившемся для такого случая вниз «глуаре», среди деревянных огненных языков и тряпичных лавровых ветвей. И сама требовала от них бурной страсти. Во сне она была уверена, что имеет на эту страсть полное право.
Проснулась Федька в ужасе — а ну как рядом лежит кто-то из развратного сна? С трудом осознав, что бред кончился и началась явь, Федька ощутила, едва ли не впервые в жизни, головную боль.
Постучал и заглянул Григорий Фомич, осведомился, будет ли сударыня завтракать, через пять минут принес таз и кувшин с горячей водой, свежее полотенце.
— А что положено пить наутро после рома? — уныло спросила Федька.
— Само пройдет.
Приведя себя в божеский вид и поев, она поплелась в рабочую комнату.
— Доброе утро, сударыня, — сказал Шапошников. Был он невозмутим — как будто не случилось ночного разговора. Федька косо посмотрела на него и полезла на топчан.
Целый час оба молчали. Они уже друг к дружке привыкли, приспособились, Федька знала, когда быстро принимать нужную позу, когда расслабляться. И единственным прозвучавшим словом было:
— Довольно.