— Я подрядился сделать мебельщикам картинки для комода, — сказал Шапошников. — Там хозяин богач и великий модник, хочет, чтобы на комоде непременно была ему Вергилиева «Энеида». Платит хорошо, ну, я и взялся.
— Это Дидона и Эней? — Федька указала на любовную парочку, что держалась за руки, благословляемая полуголой дамой, висящей в воздухе. — А это Венера?
— Вы читали «Энеиду»?
— Нет, нам в школе пересказывали. Танцовщики должны знать римских богов и этих… Вроде богов, но попроще…
— Собирайся скорее, матушка, — поторопил Бориска, и она ушла.
Когда же Федька, уже в шубке и платке, вернулась, в рабочей комнате опять шло сражение над словарем.
— А как прикажете придавать смысл танцу часов или танцу знаков зодиака? — ехидно спрашивал Шапошников.
— Зодиак пришел к нам от египетских магов, — возражал Бориска, — а они как раз танцевали вокруг алтаря, изображая движение созвездий по небу. Они были изобретатели астрономического танца. О том писали Платон и Лукиан.
— Вот ты, сударь, и обходи во время танца партер, шепотом рассказывая каждому зрителю про египетских магов. Была ли в их танце хоть крупица чувства?
— На что магам чувство? Разве они любовники?
Федька, слушая, никак не могла определить — на чьей же она стороне. Бориска вынужден был отступать перед натиском Шапошникова — и это вызывало сочувствие, хозяин уж был ей малость противен своими избыточными знаниями, которые преподносились свысока. Но слово «чувства» в его устах возмутило — как он посмел! Да что он в них разумеет, этот человек?
Шапошников просмотрел последние страницы, его взгляд зацепился за слово.
— А уверен ли ты, сударь, что твой читатель знает слово «монолог»? — спросил он. Бориска задумался.
— Так что ж, вставлять его на литеру «М»? — неуверенно спросил он. — У меня монолог покамест только в одном месте и поминается.
— Ну так в сем месте и растолкуй. Что есть монолог?
— Монолог есть… он есть театральное действие… когда особа сама с собою разглагольствует!
— Ну, так и пиши. А теперь ступайте оба. Вечером я жду вас, сударыня, как можно раньше.
По дороге в театр фигуранты молчали, да еще и глядели в разные стороны. Федьке вообще было не до бесед, а Бориска обдумывал поучения Шапошникова.
Весь день у обоих так и прошел — у одной в финансовом расположении духа, у другого — в мучительных размышлениях и попытках выправлять статьи словаря чуть ли не посреди репетиции.
Федька проявила любопытство к жизни только во время спектакля, когда господин Лепик, плясавший Феба в «Пробуждении Флоры», должен был вертеть свои знаменитые пируэты.