Самое забавное — избранника она сразу наметила, без всяких колебаний. Это был чудаковатый и придурковатый Бориска. Про него было известно, что жил с квартирной хозяйкой, старше него лет на двадцать. Сам он этими делами не хвастался — и был белой вороной в береговой страже, где мужчины считали долгом регулярно докладывать о похождениях.
Бориска Федьке нравился тем, что не путался в интриги, мало пил, почти не ругался, старался быть любезным. А то, что губы вечно полуоткрыты и взор блуждающий — полбеды. Отношения между мужской и женской частью береговой стражи были приятельские — то и дело возникали амурные приключения, но завершались они обычно без скандалов. Поэтому Федька приступила к маневрам без затруднений — договорилась с подружкой Малашей, которую обыкновенно ставили в пару с Бориской, и сама стала с ним танцевать…
После третьей или четвертой совместной репетиции они случайно заговорили о песенках на слова покойного Сумарокова, которые все еще были в моде и исполнялись в домашних концертах, а поскольку от выпускника Театральной школы требуется много умений, в том числе и певческое, то и Бориске, и Федьке доводилось исполнять стансы о нежных пастушках. Разговор оказался увлекательный, был продолжен на улице и даже у Бянкиной дома — она жила у родни, совсем близко от театра. Слово за слово — оказалось, что Бориска пишет книгу! И не простую, а «Танцовальный словарь».
— Публика простых вещей не понимает, — говорил он увлеченно, и даже физиономия в тот миг была выразительной, почти умной. — Названия танцев многие не знают, откуда они взялись, каков должен быть настоящий балет. Когда публика поумнеет, станет требовать от балетмейстеров, чтобы все служило действию, а не то что теперь — все наши первые дансеры и дансерки говорят: я должен исполнить паспье, потому что я всегда его исполняю, а я — тамбурин, оттого что одна я отплясываю его в этом театре и другой особе не уступлю! Нужды нет, что плясала его еще покойница Камарго! И вот наш балет все более похож на петровскую кунсткамеру с уродами и реликвиями времен доисторических.
— Какие ты страсти говоришь! — Федька даже поежилась. Она как-то на спор побывала в том зале кунсткамеры, где выставлены заспиртованные уроды, и насилу оттуда убралась; более же всего ее поразили не двуглавые и шестиногие младенцы, а дама средних лет, которая жадно разглядывала банки с монстрами.
— А промежуток между актами? Ты когда-нибудь думала, что он значит для публики? — спросил Бориска.
— Отдых от наших антраша, — тут же нашлась Федька.