Вроде бы написал он оперу — точнее, либретто оперы, в прозе, но с куплетами. Поскольку ему было тогда лет около пятнадцати, никто из театрального начальства даже не пожелал ее просмотреть. Тогда юный сочинитель решил зайти с другого конца — сперва издать ее в виде книжицы, добиться славы у читающей публики, а там уж продолжать штурм театра. Вся столица знала типографщика Брейт-копфа, великого любителя музыки, возможно, и знатока. Он славился еще и добротой. Сочинитель принес ему свой труд и просил посодействовать в переложении куплетов на музыку. Брейткопф прочитал либретто — и предложил за него целых шестьдесят рублей ассигнациями. Уж что он собирался делать с оперой дальше — никто не знал, книжица так и не была издана. Однако не только типографщик блеснул чудачеством, но и сочинитель: попросил заплатить ему не деньгами, но книгами, и набрал творений Расина, Мольера и Буало.
Сказывали, он, желая прибиться к театральным делам, готов был браться и за перевод французских пьес. Ему наконец поручили перевести слова оперы «Инфанта Заморы», и он удачно с этим справился. После того его комическая опера «Бешеная семья» все же пришлась по нраву театральному начальству, и к ней вроде бы кому-то заказали музыку.
К этому-то странному человеку и устремилась Федька.
— Здравствуйте, сударь, — сказала она, приседая. — Сказывали, вы большой охотник до книжек. А у меня есть старые на продажу. Пойдемте в сени, я вам про них расскажу.
Все-таки Федька была не только отменной танцовщицей, но и актеркой — она так подалась всем станом к круглолицему юноше, что всякий, за ней следящий, сказал бы себе: кажись, Бянкина поумнела и избрала для своих чувств более подходящий предмет, чем фигурант Румянцев.
— Пройдемте, сударыня, — со всей любезностью отвечал юноша и, оставив в зале шубу, поспешил вслед за Федькой. При этом он задел и опрокинул стоявший у дверей стул.
— Я, сдается, угорела, — взявшись за виски, сообщила Федька, придав себе страдальческий вид. — Так вот, сударь, мне от деда достались старые французские книжки Ла Кальпренеда, Мариво «Удачливый крестьянин», Лесажа «Хромой бес» и «Жиль Блаз из Сантильяны», еще превеликое множество русских книжек — Тредиаковского вирши, сатиры Кантемировы…
Юноша глядел на нее, выпучив глаза: слыханное ли дело, чтобы фигурантка разбиралась в литературе? А Федька не очень-то и разбиралась — имея хорошую память, она запомнила фамилии и названия, да и как не запомнить, если в маленькой комнатушке все это дедово наследство постоянно было перед самым носом, и золотые буковки на черных книжных корешках сами в голове застревают?