Она осталась в одной сорочке и в чулках. Тут вдруг сделалось неловко.
— Хочешь, я отвернусь? — спросил Бориска. — Или ты ступай, а я тут останусь?
— Нет.
Она сдернула и сорочку, и чулки, босиком вышла в гостиную. Господин Шапошников ждал ее с подсвечником в руке. Несколько мгновений оба молчали.
— Благодарю, — холодно сказал господин Шапошников. — Повернитесь.
— Тут следы от подвязок… они пройдут!..
— Благодарю. Ваше тело мне подходит. У вас хорошая линия бедер и лядвей, талия весьма достойная, грудь охотницы Дианы, это прекрасно. Ступайте, одевайтесь, можете не шнуроваться.
— Отчего?
— Я предлагаю вам переночевать здесь, чтобы с утра вы были свежей и не беспокоились о подвязках. Все потребное у меня есть — Григорий принесет дамский шлафрок и большую шаль, утром я пошлю его в Гостиный двор, коли что понадобится.
Федьке было неловко глядеть в лицо господину Шапошникову, она смотрела на его туфли — новые, с модными стальными пряжками, и стоял господин Шапошников именно так, как учат балетных танцовщиков, — почти в третьей позиции, носками врозь.
Уж в чем, в чем, а в ногах Федька разбиралась. Если бы мужская часть труппы высунула из-за нарочно изготовленного занавеса голые ноги, она бы точно сказала: вот эти, с удлиненной узкой стопой и высоким подъемом, — румянцевские; эти, по-женски гладкие, с худеньким коленом, — Борискины; эти, слишком тонкие, но в колене красиво выгнутые, — Трофима Шляпкина. Господин Шапошников имел ноги крепкие, с отчетливо вылепленными икрами, и на вид — очень сильные.
Ладно, подумала Федька, ты на мои ноги таращишься, я на твои ноги таращусь, вот мы и квиты.
— Да ступайте же! — господин Шапошников несколько повысил голос. — Я живу без роскоши, но чай и пряники могу предложить. Насколько знаю, танцовщики ужинают поздно.
Федька, почему-то пятясь, вошла в палевую комнатку.
— Ну что? — спросил Бориска.
— Там мне шлафрок и большую шаль обещали, принеси, — ответила Федька, решив, что шнуроваться уже незачем. Накинув сорочку, она села к зеркалу. Свет двух сальных свечек был именно таков, как требовалось, — скрывал недостатки лица. А то, что грудь, как у Дианы-охотницы, она знала — видела картины, когда вызывалась для танцев в Эрмитажный театр. Только ей всегда казалось, что это не очень хорошо — грудь у красавицы должна быть пухленькая, пышная.
— Он доволен?
— Да. Только как бы вперед денег взять? Потолкуй с ним, Христа ради. Ты же знаешь, на что деньги нужны.
— Ты, матушка, дурью маешься.
— Не твоя печаль.
Бориска вышел и принес шлафрок — не шитый золотом, а просто теплый, темно-синий, очень широкий. Минуту спустя появился Григорий Фомич. К удивлению Федьки, он и маленький чепчик достал из комода. Видимо, какая-то молодая толстушка в этом доме бывала, отчего бы нет — господин Шапошников кавалер изрядный.