Шапошников балетное словечко знал — переспрашивать не стал.
— Покажите и так, и этак, — велел он. — Замрите… Ну, ясно!
И рассмеялся.
— Лежите, лежите, — приговаривал он, согнувшись над столом, где лежали все живописные причиндалы. — Не двигайтесь.
Он делал другой набросок, поглядывая на Федьку и усмехаясь. Работал он быстро, через несколько минут дал ей новый листок со словами:
— Вот ваша поза. Ту я рисовал по воображению, вот одна нога и вышла короче другой.
Тут и Федька засмеялась.
— Когда я на вас не смотрю, сударыня, вы можете расслабиться. Но, как только погляжу, принимайте позу, — велел Шапошников.
Бянкина кивнула, и некоторое время они молчали.
— Сейчас вам полагается отдых, — сказал живописец. — Пройдитесь, расправьте затекшие члены.
Чувствуя себя непринужденно, словно Ева в раю, Федька сошла со своего постамента и направилась к печке — разглядывать сине-белые изразцы.
— Вы можете накинуть шлафрок, — подсказал Шапошников.
— Мне не холодно, — ответила Федька, не оборачиваясь.
— У вас отменная линия шеи. Стойте, я зарисую.
Федька усмехнулась — про шею она знала, и, когда собиралась выйти к художнику, нарочно окрутила голову косой так, чтобы подчеркнуть красоту. Если бы только можно было всю жизнь поворачиваться к зрителям то боком, то спиной, и никогда — лицом…
— Сдается, вы уже не впервые позируете.
— Впервые.
— И не смущаетесь?
— Мне нужны деньги. Тут не до смущения.
— Да, заплачу я вам неплохо. Должно быть, срочно требуется новое платье?
— Нет, сударь. Я не охотница до нарядов.
— А жаль. Задолжали за квартиру?
— Нет, боже упаси.
— Видели у ювелира прехорошенькие сережки?
— Сережки меня не украсят.
— Так на что же фигурантке деньги?
— Не ваше дело, сударь. Я позирую, как велено, а вы будете платить, как уговорились.
Брякнув это, Федька испугалась — с человеком, который вздумал платить за сущее безделье, надо бы полюбезнее. Но он ничего не ответил — видно, понял, что не обо всем можно спрашивать.
Следующие два часа разговоров не было — только слова о перерыве, краткие и холодные.
А затем свет покинул комнату, и работать художнику стало невозможно.
— Вы свободны, сударыня, — сказал он. — Предлагаю и эту ночь провести в моем доме.
— Но я могу утром прийти в любое время.
— Мне бы хотелось, чтобы вы ночевали здесь. Тогда я буду благонадежен, что на ногах ваших не будет следов от подвязок, а на стане — от шнурованья. Коли угодно, вы можете сейчас отправиться по своим делам, но постарайтесь до полуночи вернуться.
— Я схожу домой, а оттуда в театр, — сообщила Федька.
— Также прошу вас, когда вы будете в моем доме, знать лишь палевую комнату и гостиную. В другие помещения нижайше прошу не ходить.