Федька подумала: не иначе, воровства опасается. Это было неприятно — да приходилось смириться.
— Если у вас есть в услужении женщина, пришлите ко мне ее, я одна не управлюсь со шнурованьем, — сказала она.
— Я сам вам помогу. Поверьте, немало женщин доводилось мне сперва раздевать, потом одевать.
Так он еще и хвастун, подумала Федька, хвастун почище фигуранта Сеньки-красавчика, который, прежде чем осесть у купчихи, сбился со счету — столько раз его заманивали в страстные объятия.
— Извольте, сударь, — преспокойно ответила она.
Потом в палевой комнате, надев сорочку, чулки и юбку, накинув платье, она позвала Шапошникова, и он взялся за дело. К Федькиному удивлению, он очень ловко разбирался со шнурами, одни ослабляя, другие подтягивая, пока талия не была схвачена тесно, но без свирепости.
— Благодарю вас, — сказала Федька. — Теперь мне нужен гребень.
— Сейчас принесу.
Пока он отсутствовал, фигурантка распустила косу. Пышная прическа ей не требовалась — чтобы добежать до театра, довольно заправить косу под шубку, а на голову накинуть большой платок, в театре же есть волосочесы.
Вручив гребень, Шапошников некоторое время наблюдал, как Федька чешет косу.
— У вас хорошие волосы, — сказал он. — Я бы охотно написал вас в виде нимфы с распущенными волосами.
— За соответствующее вознаграждение, — ответила она.
Пожалуй, именно слова о волосах и нимфе заставили ее насторожиться. Что-то в них было неправильное, вносящее разлад в уговор между живописцем и натурщицей. А что — она объяснить не могла.
Эти слова смущали ее, пока она не оказалась в театре и не попала под обстрел — всем непременно нужно было, чтобы она по секрету рассказала, где прячется Румянцев.
— Вот как бог свят, не знаю! — отвечала Федька. — А что, светики, не сказывали, когда Глафиру отпевают? И не слышно, кому ее роли достанутся?
— Пока еще нет, — сказала Наталья. — Думаешь, тебе хоть один выход перепадет?
— Нет, не перепадет. Рожей не вышла, — преспокойно заявила Федька. Было не до ссор — уже звали на сцену.
Бесплотные тени должны были мелькать у самого задника, изображавшего замогильный пейзаж с непременной водой — на сей раз с адской речкой, то ли Стиксом, то ли Коцитом, то ли Ахероном. Остановившись в скорбной позе — с наклоненным станом и опущенной головой, с отставленной назад ногой и рукой, словно указующей на свежую могилу, — Федька оглядывала ту часть сцены, где томились тени, в ожидании всяких забав и проказ. Береговая стража именно в таких унылых эпизодах развлекалась, как умела, и однажды из-за Васьки-Беса на всех чуть штраф не наложили: он принялся скрести задник там, где рукой кого-то из помощников декоратора изображены были развалины замка.