— Так твой благодетель велел, — строго сказал Келлер и поморщился — он проработал целый день, писал, читал гранки, возил их в типографию, и все это в похмельном состоянии.
— Меня управа благочиния ищет…
— Гостиная госпожи Фетисовой — последнее место, где тебя станут искать.
— Предпоследнее — последним был бы Зимний дворец, — вставил неугомонный Никитин. — Ну, куда волосочес запропал? Убью подлеца! Я, Румянцев, в гневе страшен, у меня натура страстная!
— То-то кухарка Секлетея у нас месяца не продержалась, — напомнил Келлер. — От твоих страстей, сказывала, хоть в погребе запирайся, хоть на чердак лезь, а она женщина замужняя, да и в годах уже.
— Но отчего?! — внезапно впав в отчаяние, вовсе не комическое, воскликнул Никитин. — Отчего, я тебя спрашиваю?! Я дурак? Нет! Я лицом страшнее черта? Нет! Я скуп, зол, ругатель? Нет же! Выходит, для них телосложение всего важнее?! А почем ей знать — каковы мои скрытые достоинства?!
— Кстати о достоинствах — Туманский твой последний опус изругал и велел заново переписать. Приедешь — сядешь в столовой и будешь трудиться, чтоб к утру сдать.
— Кой черт связался я с этим журналом! Переводил бы трактаты!.. — Никитин хотел еще что-то выкрикнуть, но замер с открытым ртом, услышав стук дверей и скрип половиц. — Волосочес притащился! Где пудромантели?!
Началась такая суета, как бывает обыкновенно перед премьерой — когда выясняется, что все перепутали, главный дансер повредил ногу, главная дансерка в обмороке из-за внезапно объявившейся беременности, декорации и вся мебель на сцене выкрашены лишь вчера и пачкаются, оркестру не сообщили, что музыкальные арии переставлены местами, а первая скрипка с утра отчего-то ушла в запой.
Наконец Санька воздвигся посреди комнаты — в новехоньком голубом узорчатом фраке на французский лад, облегающем его стройный стан, как перчатка, в прекрасно скроенных штанах и в дивных шелковых чулках на изумительных ногах, отлично причесанный и до такой степени очаровательный, что Келлер, не склонный к сантиментам, произнес:
— Ну ни черта себе!
— Я рядом с ним, поди, как мартышка, — заметил Никитин, тоже прекрасно одетый, но не достающий Саньке и до плеча. Он уже держал под мышкой стопочку книг и журналов.
— Ну-ка, поворотись, — велел Келлер. — Изрядно. То, что требовалось. Сильф!
Санька исправно поворачивался и оказался лицом к окну. Темное стекло было как зеркало — и он увидел у себя за спиной стоявшего в дверях кавалера, как будто незнакомого. Кавалер не примерещился — видно было также, что Никитин указал на Саньку рукой, а кавалер покивал, словно бы одобрил, и отступил в темный коридор.