Иногда теряла сознание от холода. Очнулась, когда услышала.
— Эй! Там! На, возьми! — Сквозь щель, на пол упал золотистый кружок, затем второй. Оладьи! Кто бы это мог быть? Ведь хотели убить! Тонкие пальчики жадно выхватили их из грязи. Маленькая девочка хорошо понимала: для всех она хуже животного. Она вспомнила злобные глазки охранника. «Из политических! Сразу видно! Гнилое семя!». Девочка так и не могла понять, что именно было «видно»…
Сидя за столом напротив другого мужчины, — моложе, — вспомнила отца. Неуловимая схожесть. Папа говорил также, — красиво, спокойно, но одет был лучше, элегантнее. Этот мужчина жалел её. Чувствовала. С этим, другим дядей они говорили обо всём. Он напоил её горячим чаем. И, всё же. Он был одним из них. Тех, кто хотел её смерти. Мама! Как страшно! Она вдруг вспомнила, как улыбался другой странный дяденька, оглядывая их квартиру. Нюхал, тряс вещи отца, прикидывая на себя. Вспомнилась новогодняя ёлка с блестящими разноцветными шарами. Сверкали гирлянды, хрусталь и приборы на праздничном столе. Нарядные родители…
_
— Блэкки! Чертёнок ты эдакий! — не успела воскликнуть, как крупный чёрный пёс бросился к ней. Встал во весь рост, положа лапы на плечи Саломеи. Лизнул ухо. — А вот этого, прошу, не надо! — Мягко отстраняя собаку, подалась вперёд:
— Есть кто-нибудь? Ау! — Вздохнула. — Понятно! Один! Да, Блэкки? — Затем ласково потрепала за шею. — Маленький мой, бедный мальчик! Забросили!
Услышав в её голосе ноты жалости и участия, Блэкки стал жалобно скулить. Поглядев на хозяйку чёрными круглыми глазами, направился к холодильнику, тряся в такт собачьих шагов длинной, достающей до пола, блестящей шерстью.
— Целый день не ел? — продолжала ласково. — Ну, я им всем покажу! — сердито завершила, достав из холодильника кусок телятины. Пёс от радости дёрнул большой головой, от чего лохматые уши, комично взметнулись, словно крылья птицы. Саломея хохотнула. Погладила любимца по загривку.
Приготовила себе крепкий кофе, накапала в чашку немного коньяку. Достала шоколад, отрезала кусок сыра. Расположившись на любимом месте, в широкой оконной нише, задумалась. Знакомые предметы, интерьер плавно растворились. Набирая высоту, она уже летит вверх по бледно-голубому мерцающему узкому тоннелю.
Мгновение. Бледно-голубой плавно сменил тёмно-фиолетовый.
Внезапно веет холодом. Озноб сковал тело, но ещё тепло, ноябрь. Валит мягкий рыхлый снег. Ни слякоти, ни холода. Картина быстро и пронзительно меняется. Вот уже дымится зима. Мороз пробирает до самых костей. Холодный, колючий ветер царапает лицо. Она уже не чувствует щёк. Лицо белеет, на голой коже рук — волдыри от мороза. Она в том самом месте… Где всё началось. Лунный свет мягко падает на бескрайнюю, белую равнину. Сливаясь с ночным небом на горизонте, — творит границу, — резко делит всё на белое и чёрное…