Приглашение на вечеринку, о которой говорил Василий Иванович, получили и я, и Лида. Мы этому очень обрадовались, но поскольку вечеринка была нелегальной, пошли туда порознь, дабы не притащить за собой полицейского шпика. О том, что там будет выступать «сам» Струве, мы знали. Но кто будет на этот раз его оппонентом?.. Пробираясь на дачу, расположенную в Лесном (тогда еще пригороде Петербурга), я и думать не могла о том, что услышу там человека, который приобретет в моей дальнейшей жизни столь огромное значение.
В Лесном я углубилась в узкую улочку, густо заросшую акацией, за которой высились раскидистые березы. В прогалы между деревьями виднелись дачные домики с их неизменным мезонином, клумбами и цепной собакой во дворе. Иногда я приостанавливалась и незаметно осматривалась — не тащится ли кто следом. Наконец, найдя нужный мне переулок, я свернула в сторону и подошла к одной из дач. Вокруг было тихо; и представлялось странным, что в получасе отсюда шумит самый большой город российской империи.
Впрочем, в самой даче оказалось вовсе не так тихо, как вокруг. Я дернула за звонок и на вопрос: «Вам кого?» — ответила условной фразой.
Дверь отворилась — и я оказалась в тесной передней, донельзя завешанной и заваленной одеждой. С вешалки свисали девичьи мантильки и накидки, в углу на столе громоздились студенческие шинели и потертые пальто. Из глубины дома доносился разноголосый шум и говор.
Раздевшись, я прошла дальше. В одной из комнат стоял посреди овальный стол, уставленный дешевыми закусками; с краю поблескивал пузатый самовар. Темнели бутылки с пивом. Это была — по выражению студентов — «мертвецкая», маскировавшая истинные цели собрания. При малейшей тревоге все бросались сюда и начинали мнимую попойку.
Когда я вошла, кучка молодых людей угощалась кто как хотел и кто чем хотел. Другая кучка рассевшихся в вольных позах студентов и курсисток распевала с увлечением, хотя и не очень громко:
Проведемте, друзья, эту ночь веселей…
Наконец все приглашенные собрались, и мы перешли в самую дальнюю комнату дома. Я осмотрелась. Вокруг теснились десятка четыре молодых людей. Среди них я заметила двух-трех «вьюношей» в золотых пенсне с шелковыми шнурочками, в аккуратнейше сшитых мундирчиках, с холеными руками. Держались они с холодным достоинством, словно бы хотели сказать: «Не троньте нас — мы хорошие». Впрочем, они терялись среди остальных — усатых и бородатых студентов с пышными гривами. Большинство было в поношенных пиджачках и куртках со смятыми воротничками. Мы, курсистки, как водится, — в темных, глухих кофточках с гипюровой отделкой, коротко остриженные. Держимся — подчеркнуто независимо.