Спустя некоторое время мне все-таки удалось убедить наших товарищей в полезности общего хозяйства. Так и возникла в Казачинском своего рода коммуна. Устроили совместный огород, вместе ухаживали за ним и собрали неплохой урожай. Появилась даже общая корова. Все это улучшило условия нашей жизни, помогло товарищам в материальном отношении.
В общем наше Казачинское приобрело среди сибирских ссыльных славу чуть ли не самого мирного уголка. Слухи о казачинской коммуне дошли и до Владимира Ильича, который в это время находился в ссылке в районе Минусинска. Надежда Константиновна писала сестре Ленина, Анне Ильиничне Ульяновой-Елизаровой:
«…Получила вчера письмо от Лирочки Якубовой, веселое-развеселое. Описывает она свое житье в Казачинском. Там 10 человек ссыльных, большинство живет коммуной, завели свой огород, сенокос, живут в одном большом доме…»
Не будучи формально ссыльной, я обладала несколько большими правами, нежели ссыльные. Это давало мне возможность общаться с местным населением; да и сама моя работа, ее характер тоже помогали чаще встречаться с казачинскими крестьянами. Среди них завелся у нас с Пантелеймоном Николаевичем даже приятель — Никанор. Я приглашала его заходить к нам посидеть. Разговаривали мы с ним подолгу и с удовольствием. Человек он был умный, с большой природной сметкой и многое нам поведал о житье-бытье сибирского крестьянства.
Как он рассказывал — да и сами мы это замечали, — жизнь сибирского мужика только внешне казалась обеспеченной и благополучной. Лишь казачьи поселения жили относительно хорошо благодаря всякого рода привилегиям, которые давала им администрация, хотя и в них уже произошло социальное расслоение. Рядовые же крестьяне, несмотря на обилие земли, постоянно испытывали эксплуатацию со стороны кулачья и притеснения со стороны царских чиновников.
Положение фельдшерицы позволяло мне выполнять некоторые поручения товарищей по связи их с волей. Удавалось также проводить среди крестьян кое-какую просветительную работу, беседовать с ними. Однако последнее сильно не нравилось врачу, ведавшему амбулаторией, и уж конечно — уряднику.
Относились ко мне казачинские крестьяне с доверием. Но с некоторых пор я стала замечать, что расположение их ко мне как будто исчезает. Причина этого была мне сначала непонятна. Вскоре я все поняла. Оказалось, что тут не обошлось без «содействия» урядника.
Как-то он заглянул ко мне в амбулаторию и завел разговор издалека, причем в самых любезных тонах:
— Как поживаете, Ольга Борисовна? Что никогда к нам не заглянете? Али уж больно зазнались?