Из жизни моей в Орле у меня остались в памяти следующие более или менее достойные интереса воспоминания.
Граф Сергей Михайлович Каменский, генерал от инфантерии, кавалер орденов Св. Александра Невского, Георгия 2-й степени, Владимира 4-й степени, герой Базарджика, после отца своего фельдмаршала,[315] убитого своими крестьянами недалеко от Орла, и после брата графа Николая Михайловича,[316] главнокомандующего молдавской армией, наследовал состояние до 7 тыс. душ крестьян, но до такой степени разоренных, что ему уже в это время приходилось до зарезу, и он нуждался часто в сотне рублей. В Орле у него был деревянный дом, или, лучше сказать, большая связь деревянных строений, занимавших почти целый квартал. Повсюду, как внутри, так и снаружи, царствовала неописанная грязь и нечистота; более чем в половине окнах торчали какие-то тряпки и подушки, заменяя стекла; лестницы и крыльца были без одной, а то без двух и более ступенек, без балясок; перила валялись на земле; одним словом, беспорядок страшный. В этих, не знаю как и назвать, сараях помещался сам граф, при нем 400 человек прислуги, церковь и театр, устроенный из крепостных его дворовых людей. До моего приезда в Орел он жил на открытую ногу, стараясь подражать старинным вельможам до такой степени, что по воскресеньям накрывался обыденный стол на 60 персон и к столу мог приходить каждый порядочно одетый человек, даже совершенно незнакомый. Кушанье и вино были всегда отличные; но я застал только два подобных обеда.
Мое знакомство с графом началось тем, что я приехал к обедне вместе с женой и в церкви увидел за клиросом с правой стороны старуху мать его,[317] вдову фельдмаршала с двумя внуками и возле них самого графа в полной форме, в ленте и орденах, а с левой стороны увидал молодую женщину, лет тридцати, с огромным на груди, больше чем панагия, портретом Каменского, вделанным в медальон. Я поинтересовался узнать, кто это женщина. Мне сказали: «Г-жа Курилова, любовница графа». Это меня чрезвычайно озадачило, но тут же мне сказали, что ни мать, ни Курилова в общем доме не живут, а каждая имеет свое отдельное помещение. Тут мне пришлось услыхать о некоторых чудачествах графа, так, например, что виденный мной сегодня портрет на груди г-жи Куриловой, она его, должно быть, на этой неделе вполне заслужила, потому что иначе если навлечет чем-нибудь на себя неудовольствие графа, то портрет этот от нее отбирался, впредь пока она вновь заслужит расположение своего барина, а на место оного давался другой, точно так же отделанный, но на котором лица не было видно, а нарисована была чья-то спина, и на спине же г-жи Куриловой его вешали, и в таком наряде ей приходилось являться в церковь на соблазн всех молящихся. Кроме этого наказания назначалось другое, которое, по моему мнению, было несравненно жесточее, состоявшее в том, что назначалась на квартиру г-жи Куриловой смена дворовых людей под командой урядника, которых обязанность была каждые четверть часа входить к Куриловой, что бы она ни делала, и говорит ей: «Грешно, Акулина Васильевна! Рассердили батюшку графа. Молитесь!» – и бедная женщина должна была сейчас сделать поклон; так что ей приходилось иногда по ночам не спать и почти что не вставать с поклонов. Граф через доверенных лиц поверял, исправно ли исполняется эта «епитимья», и горе бывало тому, кто бы сделал какую-нибудь поблажку. К счастью, Каменский не был зол. Об особенных каких-либо его варварских поступках не было слышно, и наказание, делаемое им г-же Куриловой, редко когда продолжалось свыше нескольких часов, но зато прогулка с портретом на спине длилась иногда по целым месяцам.