Шебуев зорко и удивленно глянул в это прекрасное личико, на тень ресниц, упавшую на бледные щеки, и почувствовал здесь драму. Невольно взял он в свои маленькую ручку и стал ее нежно гладить.
— Это очень ценное чувство, Софья Федоровна! Нет рабства ужаснее привязанности к жизни! Есть ли компромиссы, которые могли бы устрашить таких рабов?.. И я поздравляю вас с таким редким качеством! Сумейте только уберечь его и пронести чрез жизнь!.. И тогда — сколько прекрасного и неожиданного она подарит вам!.. Вы можете, улыбаясь, ходить по краю бездны… Вы узнаете прелесть риска и обаяние борьбы… все, что недоступно мирным людям, рабам привычек, обстановки, семьи, долга… Возможно, что сейчас вы несчастны, Софья Федоровна! Простите, что я так говорю… Но ведь только несчастных, только неудовлетворенных нельзя назвать кончеными людьми… Только перед ними открываются дали… А на счастливых ставьте крест! (Он рассмеялся.) Я ненавижу счастливых людей!.. Они боятся завтра, боятся новизны, они обречены на косность… Это бессознательные враги свободы — всегда! (Он встретил ее мечтательный, печальный взгляд, и ноздри его дрогнули.) Как жаль, Софья Федоровна, что мы не встретились полгода назад!.. Быть может, теперь ваша жизнь озарилась бы новым, ярким смыслом! Но… если мы… переживем эти дни, то, кто скажет?.. Не встретимся ли мы вновь, как товарищи?..
Он так стиснул ее руки, что она чуть не закричала. Она чувствовала, что он взволнован.
Только в сенях он вдруг вспомнил и сказал: «Горячее спасибо вам!.. И можно на вас вообще рассчитывать, на вашу квартиру?.. Когда раненого принести… когда дружиннику переночевать…» — «О да!.. Конечно!..» Он горячо поцеловал ее руки, и синие глаза его опять обожгли ее лицо.
Когда он ушел, она долго сидела, задумчивая… Чутьем женщины она поняла, что сильно нравится ему… давно уже это поняла… Он нее зависит раздуть эту искру в костер… От нее зависит стать подругой этого загадочного, обаятельного человека, разделить с ним его бурную жизнь, его трагическую судьбу… Быть может, это дало бы ей забвение от гложущей ее тоски?.. Она представила себе вдруг ясно, как это было бы просто сейчас — подойти к нему, обнять, подарить ему минуту безумного восторга!.. Подарить себе самой яркую радость…
Нет… Нет!.. Она отравлена… Она раба… Жалкая раба своей любви… И никакой радости не почувствовала бы она теперь в объятиях другого!.. Она это знала…
Прошло трое суток с того ужасного момента, когда она узнала, что Андрей ушел в неизвестность, бросив жену, детей, мать — все, что было ему дорого, что красило его жизнь… И душа Сони замерла в ужасе… Она по-прежнему садилась у окна в сумерки, а ночью дремала только, беспрестанно вздрагивая и прислушиваясь к малейшему шороху на вымершей улице… Он не приходил…