— В тихом омуте черти водятся, — сказал как-то раз Тобольцев. Фимочка рассмеялась, а мать обиделась за Лизу.
Фимочка привязалась к Лизе. Она брала у нее взаймы без отдачи и целый день тормошила ее, Лиза подчинялась пассивно.
— Ты точно сонного зелья хватила. Влюбилась бы, что ли!
— В кого? — Не разжимая губ, Лиза усмехалась, и подбородок ее с черной родинкой вздрагивал.
— Ах, уж и правда, что не в кого! В Поля Конкина разве? Парле франсе, — представляла она, подражая Конкину: — Альфонс Ралле, Брокар, шарман, фиксатуар…[61] Ха-ха-ха!
Впрочем, и у Лизы была своя страсть, даже не одна. Она была религиозна до экзальтации. Особенно любила Лиза всенощную и заутреню, как и свекровь находя в этой обстановке необычную поэзию. Религия тайно роднила эти обе замкнутые натуры.
Затем книги. Лиза была записана в библиотеку по первому разряду и читала запоем, целые дни лежа на кушетке. Чтение давало ей суррогат жизни, которая шла мимо. Наконец она горячо любила детей Фимочки, к которым та была равнодушна. Лиза рассказывала им странные сказки, которые умела выдумывать, со страстью целовала их ручонки, брала их с собою кататься, задаривала их игрушками. В детской у нее были другие глаза, другая улыбка. Тобольцев с удивлением подметил это первый. «А ведь она сложнее, чем я предполагал…»
Как-то раз он вошел в детскую, когда Лиза, играя с детьми, полулежала на ковре. Ему бросились в глаза линии ее ног, ее бюста без корсета, в утренней блузе. «Она поразительно хорошо сложена! И все это досталось такому животному, как Николай… Какая обида!..» — подумал Тобольцев.
— Лиза, что бы тебе своих-то завести? — шутя сказал он.
Щеки ее загорелись. Она быстро встала, с опущенными ресницами, поправила волосы.
— Куда же ты?.. Погоди…
— Пусти!.. Я не одета… — Она убежала, как дикая козочка.
А он поглядел ей вслед с тревожным чувством…
Иногда в лице Лизы появлялось новое, странное выражение. Какая-то прекрасная тоска… Это случалось зимой, в погожие дни, или ранней весной, когда снег в полях был похож на сахар, рассыпчатый, но твердый и иглистый; когда вечерняя заря вспыхивала в облаках… Лиза бросала книгу, подходила к окну. Жестом, полным неги, она закидывала руки за голову и стояла так, из-под полузакрытых ресниц глядя на янтарные и пурпурные тона. «Фимочка, — странным звуком говорила она, — поедем кататься!.. Поедем скорей, пока еще не догорела заря… В парк!.. В парк!» — вдруг страстно срывалось у нее. Они наскоро одевались, на углу брали знакомого лихача. — «Скорей! — торопила Лиза, задыхаясь. — На чай тебе не пожалею… Скорей!»