— Обещаю, маменька! Вы меня решили убить великодушием!
Лиза и Фимочка часто заезжали в гости в зятю. Иногда Лиза приезжала одна. Старалась она попасть к шести, когда Тобольцев обедал. И счастлива была безгранично, потому что он встречал ее радушно и с почетом. Но она ждала, как запойный пьяница, минуты, когда Тобольцев крикнет: «Нянечка, убирайте!.. А нам подайте кофе и ликеру в кабинет!»
Она садилась с ногами на тахту, крытую персидским ковром, которую для нее нарочно, из-за ее страсти к мягкой мебели, купил Тобольцев. Прижавшись к зятю, она глядела на него с наивным восторгом. И так они просиживали час, полтора, рассматривая художественные альбомы, иногда перекидываясь мыслями и впечатлениями. Чаще всего он рассказывал ей о своем кружке, о будущей пьесе. «С тобой хорошо говорить… умеешь слушать!.. В женщине это редкая способность!» — ласково объяснял Тобольцев.
В восьмом часу Лиза со вздохом вставала. «Пора!.. Проводи меня, Андрюша, полдороги…» Ей нравилось делать тайну из этих визитов. Впрочем, она не ошибалась. Никто, начиная с Анны Порфирьевны, не одобрил бы этой близости.
А Тобольцев «закатывался» на всю ночь почти на репетицию. И чем дальше шло время тем труднее было его застать.
Нередко Лиза, в полусвете зажженной лампы, сидела на тахте, поджав ножки и съежившись, как замерзающая птичка. А со стола глядела на нее странно похожая, до жуткости похожая Лилея.
Няня не любила «цыганку», как, впрочем, не любила и «верченую» Фимочку. Но когда Лиза так сидела, поджав ножки и медлительно отсчитывая часы, бледная, затихшая, — у нянюшки сердце сжималось. «Не хотите ли чайку, Лизавета Филипповна?» — предлагала она. И под разными предлогами заходила в комнату. Но Лиза покачивала черной головкой и не меняла позы.
В половине восьмого она вставала, крепко сжав тонкие губы, сдвинув брови. И от бледности черная родинка еще резче выделялась на ее подбородке. Она шла бесшумной поступью в переднюю. Нянюшка мгновенно вырастала на пороге.
— У, непутевый! — ворчала она. — Вы заезжайте завтра, Лизавета Филипповна. Батюшки! Завтра у него лепетиция… Упреждал меня… А нонче, кто его знает, куды сгинул? А может, он к вам проехал? — обнадеживала добрая старушка.
Запахнувшись в ротонду, Лиза молча глядела на нянюшку, и только вспыхнувшие зрачки ее выдавали загоревшуюся в сердце надежду…
— Цыганка была, — сообщала нянюшка на другое утро.
— Лиза?.. Ах, какая досада! — И он ехал в Таганку, чтоб потихоньку извиниться перед невесткой… В сущности, он это делал только для нее. Самому ему Лиза была теперь менее нужна, чем когда-либо.