— Левей бери, левей!
Лошади вытягивают шеи и осторожно входят в ледяную воду. Союзники переправляются через реку. Кони хана и князя по-прежнему рядом.
— Вон за тем бором — город, — кивает князь на берег, щурясь от яркого белого солнца.
— А ведь у великого князя мал сынок растет, а ты на престол замахнулся, — подзадоривает князя хан.
— Это мы еще посмотрим, — цедит сквозь зубы князь.
— Я вижу, очень на престол хочешь, но понимаю…
— А ты не смейся… Ты куда?! Я же говорил левей! — неожиданно кричит князь. Какой-то татарин, забыв о предостережении, забрал слишком направо, ухнул в глубину, и теперь его затягивает в омут. Князь подъезжает совсем близко и, с трудом вытащив татарина за шиворот, сажает его за спину, на круп своей кобыле. Татары арканами вытаскивают из омута и коня.
Они достигают противоположного берега, их копи по скользкому выбираются наверх. Спасенный спрыгивает на землю и, приложив руку к сердцу, кланяется низко, до самой земли, пятится с поклонами, глядя в глаза русскому князю.
— Крепко любишь ты брата, — поражен хан.
— Видно, судьба наша такая…
— Когда последний раз мирился?
— Я не мирился сначала, да митрополит в Москву вызвал, перед богом велел поклясться, что в мире будем и согласии.
— Что?! — не слышит хан. Они выехали на дорогу и теперь мчатся галопом в сторону бора.
— Митрополит крест целовать вызвал!
— Когда?
— Зимою прошлой!
— Когда?!
Князь не отвечает. Он вспоминает, как в прошлом году ехал в Москву по настоянию митрополита мириться (в который раз!) со старшим братом.
Был зимний вечер, и стоял такой мороз, что воздух казался сухим и колючим, и он весь день скакал из вотчины, вместе со всей свитом, обжигающий ветер забирался под соболий зипун, и он проклинал себя за то, что не согласился ехать в кибитке по этому дикому морозу и рассыпчатому снегу, на котором не оставалось даже следов от лошадиных копыт, и старался прискакать в Москву до захода солнца и гнал коня, который отворачивал морду от ветра и поднимал на поворотах снежную пыль, летевшую в лица следующих за ним холопов, и злоба вырастала в нем, когда он представлял себе, как его старший брат, не торопясь, выезжает из великокняжеских хором в окружении бояр и приближенных и шагом направляется в сторону собора по сумеречным московским улицам…
— Не отставай, не отставай, князь! — кричит хан.
Впереди возвышаются стены Владимира, и войско несется по ровной дороге к пустым, распахнутым настежь воротам. Дробный топот сливается в могучий гул, кони ускоряют свой сумасшедший бег, а в воротах по-прежнему ни души. Вот отчаянные храбрецы, стремясь первыми ворваться в город, обходят князя справа и слева.