С тех пор мой муж хотел порвать с Катериной; таким образом, если Катерина с Рошфором разойдутся, то последний не сможет считать Леопольда принадлежащим к противному лагерю. В это время мой муж вел процесс с одним издателем, что доставляло ему много беспокойства. Он все время находился в раздраженном состоянии, а при таких обстоятельствах столкновение с Катериной было неизбежным.
Согласно своей любимой привычке приносить свежие новости по части неприятных слухов относительно своих друзей, она исправно приходила каждый день к двенадцати часам, когда мы еще сидели за столом, и с живейшим удовольствием выкладывала все сплетни.
Мой муж, который почти всегда был замешан в них, бледнел от сдержанного бешенства. Он плохо переваривал завтрак, проглоченный наскоро от злости, и чувствовал себя потом весь день больным. Уже раздраженный против нее и решившись от нее отказаться, он воспользовался подходящим случаем и сказал, что запрещает ей приносить к нам в дом женские сплетни с улицы; ему надоело, прибавил он, портить себе и семейную жизнь, и обеды благодаря 14 злому языку. Катерина ушла и больше не возвращалась.
* * *
В конце октября баронесса Урбан пригласила меня провести несколько недель в Тисновицах, в имении ее брата.
Хотя я и была в восторге от этого приглашения, но не намеревалась воспользоваться им. Я знала, как мне нужно расстаться так надолго с детьми, да кроме юг о, мы снова находились в таких стесненных обстоятельствах, что мое присутствие дома было необходимо, так как только я одна умела устранять всякие затруднения; у меня не хватало духу оставить мужа и детей одних. Мой муж был не согласен со мной.
Брат баронессы, Бруно Бауер, владелец сахарного завода в Тисновицах, был гусарским офицером: Леопольд видел в нем возможного «грека».
Я во что бы то ни стало должна была ехать. Чтобы оставить немного денег в доме и не ехать самой без гроша, послала заложить единственное платье, которое у меня было, кроме того, что я брала с собой в Тисновицы; все остальные еще раньше были отправлены туда же. Я уехала в последних числах октября, с тремя флоринами в кармане.
Снова привожу вместо рассказа письма, которые посылал мне в то время муж.
Грац, 30 октября 1879 г.
Дорогая Ванда!
Мы все здоровы. Третьего дня я почувствовал некоторое недомогание, но ненадолго и исключительно благодаря твоему отсутствию.
Я стараюсь утешиться усиленной работой, да прогулками и игрой с детьми.
Поблагодари баронессу за ее телеграмму; я был страшно рад, что так скоро узнал о твоем благополучном приезде. Я знаю, что ты в хороших руках, что ты довольна, и радуюсь, что ты приятно проведешь несколько дней вдали от всяких забот. Если Шницер, Ллойд и «Abendpost» пришлют денег, я смогу уплатить самые спешные долги.