Это решение вернуло мне спокойствие и уверенность в себе. Позже, когда, сидя с моим мужем за кофе, я видела, с каким огорчением он прочел письмо Штауденгейма, я смеялась в душе от радости, что опасность, еще накануне казавшаяся мне такой близкой и заставившая меня провести бессонную ночь, так скоро рассеялась.
Жара стояла невыносимая. Леопольд чувствовал себя утомленным и работал с трудом. Он заявил, что ему надо развлечься и что вечером мы поедем в Любек в экипаже, чтобы там пообедать и вернуться назад при лунном свете.
Так мы и сделали.
Когда мы поехали по широкой пустынной дороге между полями зрелой ржи, солнце уже клонилось к западу. Легкий ветерок шевелил тяжелые колосья ржи, Леопольд указал мне на две черные точки высоко над лесом – это были два ястреба, взвившиеся ввысь.
Я молча сидела в своем углу, наслаждаясь красотой тихого вечернего часа и всецело предавшись мечтам о предстоящей радости. Было что-то странное в моем отношении к мужу. Когда я ждала моего первого ребенка, я почувствовала к нему близость; теперь, наоборот, я инстинктивно отстранялась от него, как от враждебного мне существа. Охраняя мое тайное сокровище, я не доверяла никому и старалась отойти дальше от всего, что приближалось ко мне.
Все силы моей души сосредоточились на желании, чтобы этот ребенок ничем не походил на своего отца, и, любуясь на окружавшую нас природу, я страстно желала, чтобы душа моего ребенка хоть частью отразила в себе ее красоту, гармонию и чистоту. Следя за солнцем, спускавшимся за горы, я увидела в блеске его последних лучей, далеко и вместе с тем ясно передо мной, то же самое видение, которое я видела в детстве; те же глаза, выразительные и дружеские, точно мои собственные, пристально устремились на меня, словно хотели мне что-то сказать. Солнце спустилось за горы, а с ним исчезло чудное видение.
Я еще не успела оправиться, и сердце мое усиленно билось, когда мимо нас прошли два юных студента горной школы. Молодые люди сняли свои фуражки, и один из них, державший огромный пучок полевых цветов, бросил его, проходя, мне на колени.
Забросанная цветами, я обернулась и увидела, как они, весело смеясь, стояли и махали нам фуражками.
Леопольд был в восторге.
– Да, да, в тебе есть что-то привлекающее всех мужчин, – сказал он, – и если бы ты захотела, они все были бы у твоих ног!
Как я сама была далека от подобных мыслей в то время!
А все-таки этот случай казался мне счастливым предзнаменованием исполнения моих желаний.
* * *
Как-то раз, приблизительно в это же время, к нам пришла женщина, по виду работница, и просила позволения поговорить с г-ном доктором. Ее отвели в его комнату, где она пробыла довольно долго; затем мой муж позвал меня. Когда я вошла, у обоих был смущенный вид. После предварительного, довольно длинного рассказа мне в конце концов сообщили, что эта женщина приехала из Клагенфурта и что у нее воспитывался ребенок, которого Леопольд прижил с актрисой Клермон; так как плата за ребенка вносилась неаккуратно, то женщина отказывалась дальше держать у себя маленькую Линерл. Необходимо было принять какое-нибудь решение относительно девочки.