Отступник понял, что он погиб.
— Я не хочу. Я не пойду. Убивайте меня, — закричал Мефодий и схватился за голову. Он решил, что немцы собираются послать его шпионить в Красную Армию.
— Нет, пока не в армию, не бойся, — усмехнулся лейтенант, разгадав его мысли.
— Ты поедешь к себе домой, как сказано в листовке, к папе и матушке. Там ты отдохнешь от ужасов войны и будешь работать на нас. Узнаешь, где действуют местные партизаны, — выдашь их нам. Имей в виду, мы тебе не верим, так как ты предал своих. Ты предатель, значит, тебе придется много и долго стараться заработать наше доверие. Понял? Благодари. Можешь итти. Стой! Что нужно сказать? Хайль Гитлер. Ну! — Офицер встал.
— Хайль Гитлер, — пролепетал Отступник и, шатаясь, повернулся к двери.
— Гальт! Еще раз, — офицер подошел к Отступнику и поднял кулак.
— Хайль Гитлер, — крикнул Отступник.
— Кругом. Прямо. Я тебя научу ходить, скотина, русише швайн, — рассердился лейтенант.
Мефодий вышел в сени по всем правилам немецкой науки. В сенях стояла несчастная хозяйка хаты и смотрела на него с невыразимой укоризной. Ее измученные, скорбные глаза, казалось, говорили ему:
— Чтоб тебя, проклятый, сыра земля не приняла.
* * *
Однако на другой день ему не удалось уехать в деревню к отцу и матери. Долго держали его немцы в холодном карцере вместе с пятнадцатью пленными, где ему пришлось самому притвориться пленным, чтобы не быть разорванным бойцами. Долго еще водили его заполнять анкеты, фотографироваться, долго еще допрашивали. Выведали у него все, о чем говорили военнопленные бойцы, и расстреляли всех 15 человек.
Наконец, в один из ясных весенних вечеров немецкие конвоиры выбросили его из теплушки на знакомой полуразрушенной станции. До родного местечка осталось совсем близко, километров двенадцать. «Ну, наконец-то, я дома. Побили немного — забудется. А шпионаж? Какой там дома шпионаж! Разговоры одни. Такая глушь...» — успокаивал себя в сотый раз Отступник.
Все же беспокойство не покидало его. Наоборот, с каждым километром пути оно возрастало в нем и давило его днем и ночью. Многое увидел он уже из теплушки. Он видел, как увозилось в Германию все, что можно было увезти. Но и это было еще не все. В Германию уходили эшелоны с советскими людьми, с молодыми невольниками и невольницами. Не одну ночь слышал он душераздирающий плач в соседних эшелонах на разных станциях.
Вот еще один эшелон движется со станции. Крики и плач на путях... Вот разгоняют резиновыми палками бедных матерей. Отступник бросился к эшелону.
— Мефодий, Мефодий, спаси нас.