Мы, однополчане, часто вспоминали капитана Белоусова, он служил для нас примером.
Если ему попадутся эти записки — прошу принять от меня самый горячий привет...
Последний бой был позорным для немецких летчиков, считавшихся асами. Они задумали дать нам реванш и приняли «гениальное» решение: воевать не умением, а числом. И вот немцы создали на нашем участке фронта численный перевес — благо на них работали авиационные заводы всей Европы.
Начало этого воздушного реванша мы почувствовали уже на второй день. Шестерка Колдунова, в которой находились мы с Сашей и наши друзья Костецкий, Панов и Ремизов, вылетела на прикрытие переднего края. Но едва мы подошли к линии фронта, как нас встретили восемь «мессершмиттов». Они неслись прямо на нас. Я услышал в шлемофоне голос Колдунова:
— Что-то фрицы обнаглели. Дадим-ка им прикурить!!
Мы врезались в строй «мессершмиттов» и начали бой. Когда все завертелось в обычном смертном хороводе, неожиданно появилось еще четыре «мессера». Теперь на каждый наш самолет приходилось по два вражеских. Видно, фрицы детально разработали этот бой — действовали они очень слаженно.
Деремся не только как смертельные враги — советские люди, отстаивающие свободу и независимость своей Родины, и фашисты, стремящиеся поработить ее, деремся и как представители двух воздушных военных флотов, уверенные в превосходстве своего самолета, своего летного искусства.
Панов атакует двух «мессеров», которые набросились на нашу переднюю пару. Но на него, как воронье, уже несутся два других «мессершмитта». Еще мгновение — и самолет Панова превратится в клубок огня. Я бью по фрицам из пушки и пулеметов. Густые трассы отсекают гитлеровцев от Панова, и они, увертываясь, прекращают атаку. Я доволен — у фрицев не выдержали нервы. Но торжествовать рано. В бой ввязывается новая четверка фашистских машин. Самолеты, и наши и вражеские, так перепутались, что я на мгновение теряю ориентировку и не могу разобраться в кувыркающемся рое машин, путанице огненных трасс.
Примерно картина выглядела так: наш «як» догоняет «мессершмитта», за «яком» гонится пара фашистских машин, их атакует наша пара «яков», а нас атакует пара «месеров». И все это крутится колесом в небесном просторе, прошивая воздух серыми, красными, зелеными трассами. А между ними вспыхивают разрывы зенитных снарядов.
Зенитный огонь — все гуще и гуще, воздух быстро темнеет от дыма и разрывов, еще труднее становится разглядеть, где свои, где вражеские самолеты. Я прекращаю огонь, чтобы по ошибке не прошить товарища. В шлемофоне чудовищная какафония — визг, скрежет, вой, свист, сквозь которые то и дело прорываются слова команды: