Валя осторожно прикоснулась к гипсовой повязке на Сашиной руке и заботливо спросила:
— Больно?
— Нет, теперь не больно. Вот только бы правильно срослась, — в глазах Саши была тревога.
Я понимал его: если рука срастется плохо, то он больше не вернется в авиацию.
Наконец наша беседа стала более спокойной. В ней приняли участие соседи по палате. Валя задала вопрос, который все вертелся у меня на языке:
— Как тебя сбили, Саша?
На лице брата промелькнула гримаса. Видно, вопрос был ему неприятен, и я торопливо сказал:
— Об этом потом. Мы, Саша, приехали за тобой, «батя» послал нас. Лишь бы у тебя все было в порядке и ты бы выдержал дорогу.
— Все в порядке! Выдержу! — засуетился Саша.
Он был счастлив, что может вернуться в свою часть, и встал с койки. Валя осторожно помогла Саше спрятать руку под гимнастерку, я натянул ему сапоги. Простившись с товарищами по палате, пожелавшими ему счастливо летать в будущем, Саша вышел с нами.
Сестра, увидев нас в коридоре с Сашей, страшно возмутилась:
— Куда вы ночью уводите больного?
Она и слушать не хотела никаких объяснений. Но тут явился врач, и мы, получив разрешение, покинули госпиталь.
На улице было прохладно. Луна заливала мягким светом глухой, молчаливый лес. Саша глубоко вдохнул свежий воздух и взволнованно проговорил, смотря в ночное небо:
— Как хорошо...
Поддерживая его под руку, мы помогли Саше подняться в машину и с большим трудом уговорили лечь на подвешенные носилки. Это смягчало толчки на неровностях дороги. Шофер вел машину очень осторожно.
— Ну, а вот теперь расскажи все, что с тобой произошло. Как это тебя сбили, что никто не заметил? — спросил я.
Врач, которая все время молчала, нерешительно сказала:
— Может быть, об этом потом?
Саша вздохнул:
— Чего уж скрывать! — Он немного помолчал, потом быстро заговорил: — Когда мы увидели бой, увидели, как наши прижали «лапотников», я разинул рот. Ну, тут пара «фоккеров» и дала мне жару. Я едва успел резким скольжением выйти из-под их огня, крикнул по радио Ремизову, но моя радиостанция, как и часть приборов, оказалась разбитой. Я был метров на шестьсот ниже Алексея. Из перебитой трубки манометра начал хлестать бензин. Меня буквально заливало горючим, даже в сапоги налилось. Мотор стал давать резкие перебои, самолет шел на снижение. Ремизова я потерял из виду. Положение мое становилось все отчаяннее, и я решил выброситься на парашюте. Чувствовал, что вот-вот потеряю сознание от паров бензина. Едва отстегнул ремни, как увидел село, что расположено недалеко от нашего аэродрома. До него оставалось километров пятнадцать, и я решил дотянуть. Однако отравление парами бензина было таким сильным, что уже начало мутиться сознание. А прыгать было нельзя из-за маленькой высоты — до земли оставалось всего двести метров. Ну я и пошел на посадку. Последнее, что помню, так это что я взялся за подкос