прицела, надеясь, если скапотирую, избежать удара лицом о прицел. И все...
Саша замолчал. Мы тоже молчали, ожидая продолжения рассказа. Машина осторожно двигалась по разбитой дороге. Передохнув, Саша продолжал:
— В сознание я пришел в госпитале, на операционном столе. Рука была в гипсе. Голова словно разваливалась от страшной боли. Только в палате я узнал, как произвел посадку. Потом скоро уснул и открыл глаза лишь через сутки. В окно светило яркое солнце, я повернулся к нему, и резкая боль в руке напомнила мне обо всем. Так началась моя госпитальная жизнь. Позднее, в этот же день, врач рассказал, что я обязан своей жизнью сельским мальчикам. Ребята видели, как самолет очень низко пролетел над землей, потом задел правым крылом и встал на нос, весь окутанный пылью. Когда дети подбежала ближе, машина уже лежала на спине, одно колесо шасси быстро крутилось, другого не было. В самолете они тоже никого не обнаружили. Ребята обошли машину и увидели распластавшегося на земле летчика. Испугавшись, что он мертв, мальчуганы убежали в село, где стояла воинская часть. Оттуда пришла санитарная машина и увезла меня в госпиталь... Несколько раз спрашивал врача о руке. Он уверял, что кость правильно срастется и я снова смогу летать. — И тут же Саша спросил: — А мой самолет вывезли?
— Вот вернешься и расскажешь, где его искать, — сказал я.
— Так вы ничего обо мне все эти дни не знали? — удивился Саша.
Мы только пожали плечами.
Валя не выпускала из своих рук руку Саши. Она была счастлива, что он жив, что они рядом. Я рассказал Саше о новостях в полку. Он слушал и расспрашивал с такой жадностью, с такими подробностями, словно не был у нас несколько лет. Случай с Костецким произвел на него тяжелое впечатление.
— В нехорошее время я возвращаюсь. И каким? Калекой. Сейчас бы только летать.
— Будешь летать! — успокаивал я его.
— Ты думаешь? — быстро спросил он и тут же разочарованно добавил: — откуда тебе знать, Вовка? Ты же не врач.
— Вот посмотришь, что будешь летать, — сказал я с уверенностью и обратился за поддержкой к врачу. — Верно, товарищ военврач?
Она пробормотала в ответ что-то невнятное. Но тут машина остановилась и, фыркнув мотором в последний раз, затихла. Мы были в родном полку!
Запорожье освобождено! Немецкие войска сопротивляются, цепляясь за малейший удобный рубеж, но продолжают откатываться все дальше на запад! Час окончательной расплаты приближается!
Наша эскадрилья получает приказ перегнать самолеты на станцию Мокрая, бой над которой принес нам столько бед, сдать там машины в другую часть, а самим отправляться в тыл на переформирование. Это извещение принимаем с явным неудовольствием: в тот момент, когда так успешно идет наступление, нас отправляют с фронта. Но делать нечего — приказ надо выполнять. К тому же мы действительно нуждались в основательном пополнении.