Я взирал на все это сквозь застивший мне глаза, багровый туман. Вернее, он застил мне лишь один глаз, поскольку второй – тот, под который мне заехал кулаком бахор, – заплыл и ничего не видел. В этом были и свои плюсы: одним глазом я не мог видеть этот ужас во всех подробностях. Также как, вероятно, не увижу и свою смерть, если она до меня доберется. Что тоже отчасти утешало, поскольку глядеть ей в лицо у меня отсутствовали и желание, и сила воли.
Новые рывки за шкирку и пинки под зад дали понять, что меня все еще куда-то гонят. А стены, на которые я раз за разом натыкался, намекали, что я до сих пор держусь на ногах. Грохот и вопли продолжали долетать до меня отовсюду, но я уже не мог определить, пробивается ван Бьер к выходу с боем, или это бахоры грызутся между собой за трофеи, а кригариец обходит их под шумок стороной.
Очередной проблеск сознания посетил меня тогда, когда я наконец-то глотнул свежего воздуха. Ну или как – «свежего»… В воздухе этом летали запахи помоев и конского навоза, отчего я вмиг определил, куда Баррелий меня пригнал – на задний двор. И все-таки лучше было дышать вонью выгребных ям и конюшни, чем тем смрадом, что наполнял сейчас дворец.
Днем на заднем дворе постоянно галдела прислуга, ржали кони и грохотал своими инструментами мастеровой люд. Но сейчас, наоборот, это было самое тихое и спокойное место в округе. Оно и понятно: в разгар грабежа захватчики рвались туда, где им было чем поживиться. А здесь можно было украсть лишь то, ради чего явно не требовалось штурмовать дворец, ибо такое барахло валялось в городе повсюду.
– Сиди тут, щенок! Не вздумай никуда уходить! – приказал мне кригариец, спрятав меня среди пустых бочек, от которых разило прокисшей капустой. – И не высовывайся, что бы там ни случилось. Я скоро вернусь – только заберу свою тележку и все.
Даже гори я желанием бежать отсюда без оглядки, я все равно не сделал бы этого. Стоило лишь мне расслабиться, и мое тело отяжелело от усталости так, что у меня едва хватило сил кивнуть монаху в ответ.
Привалившись спиной к одной из бочек, я отрешенно уставился зрячим глазом в щель между бочками, что стояли передо мной. Отсюда мне открывался вид на часть двора и на конюшню, чьи ворота были распахнуты. Надо думать, канафирцы в ней тоже побывали, ведь они знают цену породистым лошадям, а у гранд-канцлера таковых было много.
Из конюшни все еще доносились испуганное конское ржание и фырканье. Возможно, они и привлекли сюда трех выживших гвардейцев, что объявились на заднем дворе вскоре после того, как ван Бьер отправился за своей тележкой. Гвардейцы крались вдоль забора с обнаженными клинками, но при взгляде на них было ясно: они бегут прочь из дворца, а не на выручку тем, кого когда-то поклялись защищать. Тем, кто еще имел шанс уцелеть, что, правда, к этому времени являлось бы уже настоящим чудом.