Я зашел к нему на минутку — встать на комсомольский учет, а вот сижу уже третий час. Мы говорим о Толстом, Горьком. Он читает мне наизусть отрывки из Теркина. Читает с озорным блеском в глазах и восклицает:
— А ведь здорово? Правда?
Потом он расспрашивает меня про гипотермию, про операции на сердце.
Опять прислушивается.
— Тише, слышите?
Подле сарая шуршит картофельная ботва.
— Это Алешка пробирается, думает, не заметят, что он поздно… Хороший парень. Одна беда — заикается. Как вы считаете — излечимо это? Из-за этого девушек дичится. Все кажется, что смеются над ним.
На улице полнозвучно заиграла гармонь. Звуки медленно удаляются.
— А это вот Лаврик домой двинулся. Сегодня, видать, трезвый.
— Кто такой?
— Киномеханик наш. Ишь выводит! Алешку поддразнивает — попробуй, мол, так.
Рассказываю Олегу о событиях сегодняшнего дня. Он озабоченно хмурится.
— Погрызова — черт с ней. Она пройдоха известная. А вот со старухой вы, кажется, путлянули. Слишком как-то… — Он поискал слово. — Как у Лескова пьяный купчик.
Я и сам чувствовал, что «путлянул».
Расстались мы на рассвете. Трава, голубая от обильной росы, мягко поскрипывала под ногами. Шел я домой без усталости, полный ощущения своей молодости и сознания того, что везде есть хорошие люди.
Уборщица принесла из сельсовета записочку от Егорова. «Прошу зайти, необходимо поговорить». Почерк у него колючий, каждая буква стоит чуть наискось, острая, как кавалерийская пика.
Через час сижу в его кабинете. Лицо пылает от стыда. Он ходит по кабинету, гремит о пол кирзовыми сапогами и спрашивает с гневом:
— Вы знаете, что значит социалистическая законность? Читали Конституцию?
— Читал.
— Плохо читали! Кто дал вам право самому творить суд и расправу? Где вы научились таким методам?
Он резко выделил слово «таким».
— Вы знаете, как это называется? Нет? Так я скажу. Это мальчишество, нет, хуже — самое настоящее хулиганство.
— Но… Василий Максимович! Вы сами сказали: «Пресечь».
— Сказал, но ведь понимать надо. Взяли бы вы депутата, может быть, даже еще и Зарубина, нашего участкового милиционера, пришли бы к старухе вежливенько, законно изъяли ее аптеку, составили акт. А так знаете, что о ваших «подвигах» на селе толкуют? «Ворвался пьяный, лыка не вяжет. Дверь с петель чуть не сорвал…»
— Ничего я не срывал.
— Расскажите теперь! Окоемова говорит, срывали. Всю посуду ей порасхлестали, во двор повыкидали и ее, старуху, чуть не прибили. Еле ноги унесла. Теперь ей впору на вас в суд подавать… Где же тут законность? Да, кстати, что это за разговоры о собаке? Она утверждает, что вы у нее украли собаку.