– Тут нет вашей вины, Мари, успокойтесь, – сказал граф и задумчиво продолжил, – Если Катрин в Париже, она обратится за помощью – либо ко мне, либо к господину де Шико. Решено, я немедленно возвращаюсь в Париж. Но если не найду там следы госпожи де Шнур, клянусь честью, де Тривьер ответит сполна за все, что причинил ей.
– Можно мне с вами, сударь? – взмолилась Мари.
Он окинул её хмурым взглядом, затем сказал:
– Я выезжаю один. Вы останетесь здесь, пока я не пришлю за вами. Рене, у тебя найдется для Мари занятие?
– Думаю, что да, – улыбнулась госпожа де Клермон, целуя брата на прощание, – Береги себя, хорошо?
– Не беспокойся обо мне! Мари, принесите мне Роки, я хочу его взять с собой.
– Как скажете, сударь, – поклонилась горничная.
В скором времени она принесла крысенка, усадив его в дорожный мешок, который до этого использовала Катрин для своего дружка.
Бюсси выехал в обратном направлении; в душе скреблись кошки. Больше всего на свете ему сейчас хотелось вырвать из теплой постели господина де Тривьера и учинить ему среди ночи допрос. Но тот был у себя дома и, наверняка, имел не один десяток слуг. Конечно, граф без труда мог уложить больше половины из них, но другая половина с удовольствием расправится с ним по одному слову своего хозяина. Умирать просто так Бюсси не собирался, поэтому решил поступить разумно – вернуться со своими людьми, если не встретит Катрин в Париже. Вот тогда этот господин ответит за все, в чем виновен и в чем только собирался быть виновным. Да, даже за помыслы – де Тривьер понесет полный ответ.
Пришпорив коня, граф, почти не испытывая усталости, полетел в Париж, подгоняемый тревогой и страхом за любимую.
Видела во сне родителей, так, как будто оказалась дома, в родных стенах – окунулась в детство, но вдруг проснулась. Почувствовала чье-то присутствие, тревожащее тепло сна, оно пугало…
Открыла глаза, надо мной склонился Антуан де Тривьер и зло ухмыльнулся:
– Ну, что, дорогая Катрин, прогуляемся?
Прежде, чем я успела что-то сообразить и сделать, он зажал мне рот ладонью и быстро скрутил руки чем-то шершавым и тонким – веревкой или шнуром. Затем резким рывком вытащил из постели, притянул к себе и заткнул мне рот какой-то тряпкой. Орать я не могла, только попискивала, как мышка. Роки, разбуженный нашей возней, кинулся на обидчика, но тот пнул его в угол и быстро выволок меня за пределы комнаты. Мари даже не пошевелилась, а мне не верилось в происходящее. На помощь со стороны рассчитывать не приходилось – ночь, в доме все спали. Самой (со связанными руками) освободиться из крепких объятий де Тривьера было практически невозможно, да я и не пыталась, понимала, что тем самым только еще больше вызову его гнев.