Толя не договорил, посмотрел на окоп, на меня, на Витьку и Славку, хлопнул себя рукой по лбу.
— Вот голова! Зачем же мы делаем это? — Он переложил доски на край ямы. — Вот же голова, — повторил он. — Доски нужно положить ниже, а сверху засыпать землей и замаскировать. Получится тайник. Понимаешь, Витька, у нас будет тайник. Сюда можно спрятать что хочешь.
— Где вторая лопата?
— В сарае поищи, — ответил Славка.
Витя сбегал за лопатой и с азартом стал копать.
Я вошла в дом. Евдокия Емельяновна выглянула из кухни, оттуда доносилось шипение примуса.
— Это ты, а я думала, Афанасьевич вернулся.
— Я за ним пришла. Его папа зовет.
— Еще утром на какую-то регистрацию поплелся. Говорил, только поглядит, что это такое, и тут же вернется. Пока не вернулся.
— Когда вернется, пусть к нам зайдет.
— Ладно, скажу.
В это время началась стрельба. Выстрелы доносились со стороны товарной станции. Я выскочила во двор. Славка и Витя бросили окоп, побежали к железной дороге. Я помчалась следом за ними.
Витя обернулся ко мне и погрозил кулаком:
— Сейчас же домой.
Я боялась только отстать от них — бегают они быстрее меня. Я не думала об опасности, о том, что впереди, куда мы бежим, стреляют. Мне казалось: если Витя рядом, со мной ничего не случится. Он сильный, большой, защитит меня. Все же я отстала. Когда завернули за дом, я совсем потеряла их из виду.
— Ви-итька! — испуганно закричала я.
Глаза мои искали только брата. И только когда я увидела его, передо мной открылось зрелище.
По дороге шли, нет, не шли — тянулись, едва переставляя ноги, люди, одни мужчины. Длинная, без конца растянутая колонна. Кто еще мог идти, обходили людей, лежавших прямо на дороге или на обочине, у самого тротуара. Они шли босые. У одних головы были перевязаны грязными бинтами, у других сквозь разорванные на груди гимнастерки тоже виднелись грязные бинты.
Мертвые лежали так, будто на минутку прилегли отдохнуть, будто споткнулись, упали и вот-вот опять поднимутся. Юноша чуть постарше Вити пронизывал меня насквозь невидящими очами.
Я догадалась, что это пленные, они были в военной форме. Их одежда превратилась в лохмотья. Раненые руки подвязаны веревками. Еще хуже было тем, кто ранен в ноги. Неловко опираются они на палки, на плечи идущих рядом товарищей. И человек, передвигавшийся из последних сил, падает на мостовую…
На тротуаре стояли женщины. Трудно было определить их возраст. В темных, старушечьих платках, сдвинутых на лоб, в длинных юбках, все они казались далеко не молодыми. Как и мы, они глядели на пленных с жалостью. Но что они могут сделать? Как помочь? Пленные окружены фашистами с автоматами, рядом с конвоирами бегут злые овчарки, в любую минуту готовые кинуться на того, кого укажет хозяин.