Я попросила маму и меня взять с собой:
— Тебе тяжело будет тащить продукты из деревни.
Лёдзины девочки остались у нас. А мы втроем тронулись в путь.
С тех пор как Минск был оккупирован, я впервые вышла из города. Мы шли к Брестскому шоссе.
Был уже конец сентября. Рожь убрали. Опустевшее поле наводило уныние. По обе стороны дороги валялись разбитые, заржавевшие машины, пушки без колес. На взгорке виднелись могилы с крестами и немецкими касками. Значит, тут был бой. После боя дорогу, видно, расчистили: разбитые машины и орудия сбросили в кювет.
Березки стояли голые, и только на дубках еще держались желтые и красноватые листья. Ветер рвал их, теребил, но они держались стойко, точно хотели сказать: «Мы ведь не какие-нибудь листья, мы листья дуба».
Идти было не холодно. Но когда мы останавливались, чтобы передохнуть, ветер насквозь продувал наши тоненькие курточки. Приходилось спасаться от ветра за деревьями на опушке леса.
Мы боялись, как бы ночь не застала нас в дороге: в темноте трудно увидеть деревню, в окнах, как прежде, не светится огонь. Да и кто откроет дверь ночью? А мне не терпелось быстрее зайти в какую-нибудь хату, хотелось вволю поесть. Я представила себе, как одна съем целый чугунок картошки с салом и запью молоком. Молоко буду пить маленькими глотками, чтобы растянуть удовольствие и надолго запомнить его вкус.
И когда в стороне от дороги вдали показались хатки, мы обрадовались, будто нас там уже ждали с горячими пирогами на столе. Во дворе крайней хатки, возле приземистого сарайчика, стояла странная тачка: небольшая, с двумя огромными колесами. И я вспомнила разбитую, без колес пушку, валявшуюся у дороги.
Мы постучали в дверь одной хатки. Нам открыли.
— Может, пустите переночевать? Весь день в дороге, притомились.
— Ну, что ж, почему не пустить добрых людей?
— Мы добрые, добрые, — сказала мама, входя в хату.
Мы с Лёдзей тоже переступили порог.
В хате жила старушка с дочкой. Хата была небольшая, в одну комнату, почти четвертую часть ее занимала большая печь. От нее исходило тепло. Я прижалась к печи. Старушка сказала мне:
— Залезай на печь, погрейся, пока картошка сварится.
До чего широкая и просторная была печь! Там лежало ватное одеяло и подушка. На стенке висели вязанки лука, какие-то мешочки с травами. Запах трав, убаюкивающее тепло нагретого кирпича обволакивали меня. Я только успела подумать: «Зачем им столько лука?» И тут же уснула.
Ужинали без меня. Перед сном я выпила чашку молока, даже не почувствовав его вкуса.
Деревня, где мы ночевали, была маленькая, и наши гостеприимные хозяева посоветовали нам пойти в Городзею.