Там должен лежать пистолет. Три недели он сидел в тюрьме. Все это время Славка боялся, что мама затопит плиту, где спрятано оружие. Пистолета не оказалось на месте. Значит, Толя перепрятал его.
Возле дома стоял велосипед. Славка сел на него и поехал в Сенницу, чтобы оттуда податься до Дзержинска.
— Неужели в полиции полные идиоты? — удивился отец.
Витя улыбнулся:
— Один из них — наш человек.
«Ну и денек! — думала я. — И горе принес, и радость, и смех, и слезы…»
Элик живет дома, Курт пристроил его в сапожную мастерскую — чинить солдатские сапоги. Там работает один старик. Элик ему помогает.
Он заходит к нам, но редко. Похоже, Витя не в ладах с Эликом. Однажды Элик сказал Вите:
— Курт видел, как Толик брал на складе батарейки для радиоприемника. Он предупредил: если увидит еще раз, то вынужден будет заявить.
— Что еще сказал твой Курт? — Витя сделал ударение на слове «твой».
— Курт сказал, чтоб в столярке больше не пели советских песен. Он тоже заявит.
— Почему он раньше об этом не заявлял? Может, потому, что и ты был с нами?
— Он боится. Солдаты услышат и на него же донесут, если он будет молчать. Одним словом, как хотите. Меня просили предупредить — я это сделал.
— Ты кто у него, личный секретарь или курьер?
Когда Элик ушел, я спросила у Вити:
— Зачем ты с ним так?
— Ты ничего не понимаешь. Все не так просто, как ты думаешь.
Холодный, сырой осенний ветер рванул форточку на окне, стекло зазвенело, и ржавые петли заскрипели. Я проснулась, откинула одеяло и подошла к окну. Покрепче закрыла форточку на крючок и взглянула на часы. Половина восьмого.
Витя должен был вернуться в шесть. Вчера вечером он ушел грузить уголь. На товарную опять прибыл состав. Никогда Витя не возвращался с ночной смены позже шести. А сегодня он не пришел вовремя.
Ветер бушевал за окном, гнал по улице мокрую листву. Заворочалась в постели мама.
— Который час, доченька?
— Уже восьмой.
Мама вскочила, посмотрела на Витину постель.
— Господи, что случилось?
Мама стала лихорадочно одеваться и вдруг беспомощно опустила руки, потерла лоб, что-то припоминая, поглядела на меня долгим взглядом и машинально, точно отвечая самой себе, закивала головой:
— Да-да, значит, это не во сне. Я в самом деле слышала еще один взрыв…
И в восемь Витя не пришел.
Мама, все время прислушиваясь, не стукнет ли дверь в коридоре, налила мне стакан чаю, положила рядом кусочек эрзац-хлеба и тоненький пакетик с маленькими белыми таблетками сахарина. Бросишь две таблетки в стакан, а воображаешь, будто два кусочка сахара положила. Сладко. Только… только с сахаром вкуснее. Мы уже забыли, какой вкус у сахара, — третий год его не видели, привыкли к сахарину и к эрзац-хлебу.