— Ерунда, Реши, я все сделаю.
Коут жестом указал на дверь:
— Все нужное внизу, в подвале.
Баст негодующе фыркнул:
— Вот уж нет, спасибо, я буду шить своими иглами: добрая честная кость, а не твои подлые кривые железные штуки, которые вонзаются в тело, как осколки ненависти. — Его передернуло. — Ручей и камень, просто ужас, до чего вы, люди, примитивные.
Баст вышел, оставив дверь открытой.
Коут медленно снял рубашку, гримасничая и втягивая воздух сквозь зубы, когда приходилось отрывать присохшую к ранам ткань. Как только появился Баст с лоханью воды, лицо Коута вновь приняло стоическое выражение.
Когда засохшая кровь отмылась, под ней обнаружилось множество длинных прямых порезов, ало зиявших на бледной коже трактирщика. Его словно кромсали цирюльничьими ножницами или осколком стекла. Ран было с десяток, большая часть на плечах, несколько — на спине и руках. Один порез начинался на макушке и спускался до уха.
— Вроде бы из тебя не должна идти кровь, Реши, — язвительно заметил Баст. — Ты же Бескровный, все такое.
— Не верь всему, что слышишь в сказках, Баст. Они любят приврать.
— Ну, с тобой все не так плохо, как я думал, — сказал Баст, насухо вытирая руки. — Хотя ты спокойно мог потерять кусок уха. Они были ранены, как тот, что напал на Картера?
— Да я как-то не заметил, — ответил Коут.
— Сколько их было?
— Пятеро.
— Пятеро? — ужаснулся Баст. — А сколько убил этот парень?
— Он отвлек одного на время, — свеликодушничал Коут.
— Анпауен, Реши, — сказал Баст, продевая в костяную иглу нечто куда более тонкое и ровное, чем кишка. — Ты должен быть мертв. Дважды.
Коут пожал плечами:
— Не в первый раз я должен был помереть, Баст, уже привык как-то.
Баст склонился над работой.
— Будет немного жечь, — сказал он, на удивление мягко касаясь раны. — Честно говоря, Реши, я не понимаю, как тебе так долго удается оставаться в живых.
Коут снова пожал плечами и закрыл глаза.
— Я тоже, Баст. — Его голос звучал устало и уныло.
Несколько часов спустя дверь в комнату Коута, скрипнув, отворилась и внутрь заглянул Баст. Не услышав ничего, кроме размеренного дыхания, юноша неслышно прошел к кровати и склонился над спящим. Баст проверил цвет его щек, понюхал дыхание и легонько коснулся лба, запястья и впадинки под горлом, над сердцем.
Затем Баст пододвинул к кровати кресло и сел, глядя на хозяина и слушая его дыхание. Помедлив мгновение, будто мать над спящим ребенком, убрал неправдоподобно рыжую прядь волос с его лица. И тихонько запел — чудная переливчатая мелодия звучала нежно, убаюкивающе:
Странно зреть, как смертных души,