— Какая разница, превосходит по рангу модеганский виконт винтийского спаратана или нет? — возмущался я. — И кому важно, что один из них «ваша светлость», а другой — «мой лорд»?
— Им важно, — твердо ответила мать. — А если ты будешь выступать для них, тебе придется научиться вести себя с достоинством и не лезть локтями в суп.
— Отец никогда не беспокоится, какой вилкой есть и кто кому выше рангом, — проворчал я.
Мать нахмурилась, сощурив глаза.
— Кто кого выше, — неохотно поправился я.
— Твой отец знает больше, чем показывает, — сказала мать. — Но не знает, что во многих случаях он выезжает только благодаря своему могучему обаянию. Пока ему удается выкручиваться. — Она взяла меня за подбородок и повернула лицом к себе. Ее глаза, зеленые с золотым ободком вокруг зрачка, заглянули в мои. — Ты предпочитаешь просто выкручиваться или хочешь, чтобы я тобой гордилась?
На это мог быть только один ответ. И как только я сосредоточился на этикете, он стал для меня просто еще одним видом актерства. Очередной пьесой. Мать складывала стишки, чтобы помочь мне запомнить самые бессмысленные формальности. Вместе мы сочинили непристойную песенку под названием «Понтифику место под королевой». Мы смеялись над этой песенкой целый месяц, и мать строго-настрого запретила мне петь ее отцу — он бы мог сыграть ее не тем людям и навлечь на нас серьезные неприятности.
— Дерево! — послышался далекий крик от начала каравана. — Трехвесный дуб!
Отец остановился посреди монолога, который читал мне, и вздохнул.
— Похоже, сегодня мы приехали, — сердито проворчал он, взглянув на небо.
— Мы останавливаемся? — спросила мать из фургона.
— Еще одно дерево поперек дороги, — объяснил я.
— Проклятье, — буркнул отец, направляя фургон к просвету на обочине. — Королевская это дорога или нет? Можно подумать, мы единственные, кто по ней ездит. Когда случилась буря? Два оборота назад?
— Нет, — ответил я. — Шестнадцать дней.
— А деревья все еще перегораживают дорогу! У меня есть мысль послать консульству счет за каждое дерево, которое нам пришлось распилить и оттащить с дороги. Задержка еще на три часа. — Фургон остановился, и отец спрыгнул с козел.
— Думаю, это даже неплохо, — сказала мать, выходя из-за фургона. — Позволяет надеяться на что-нибудь горяченькое… — Она бросила на отца многозначительный взгляд. — Поесть. Надоело обходиться тем, что остается к вечеру. Тело просит большего.
Настроение отца моментально улучшилось.
— Что да, то да, — согласился он.
— Дорогой, — позвала меня мать. — Поищешь дикого шалфея?
— Не знаю, растет ли он здесь, — отозвался я с тщательно выверенным сомнением.