— Ты что, глухой, мальчик?
Старик произносил это как «глюхой».
Я покачал головой.
— Немой, что ль?
Я снова покачал головой:
— Нет.
Было очень странно говорить вслух, да еще с кем-то. Мой голос с непривычки звучал грубо и хрипло.
Старик прищурился:
— В город идешь?
Я кивнул, не желая больше говорить.
— Тогда залазь, — кивнул он на телегу и похлопал мула по крупу: — Не надорвется Сэм с такого задохлика.
Было проще согласиться, чем убежать. А мозоли на ногах щипало от пота. Я обошел телегу сзади и забрался внутрь вместе с лютней. Задняя часть повозки была на три четверти завалена мешками. Несколько круглых шишковатых тыковок, выпавших из развязавшегося мешка, катались по полу.
Старик тряхнул поводьями:
— Н-но-о! — И мул потащился неспешным шагом.
Я подобрал катающиеся тыквы и засунул их в открытый мешок.
Старый фермер улыбнулся мне через плечо:
— Спасибо, мальчик. Я Сет, а это Джейк. Ты бы лучше сел, а то слетаешь через борт на колдобине.
Я сел на один из мешков, почему-то сжавшись и не зная, чего ожидать.
Старый фермер передал поводья сыну и вытащил из мешка, лежавшего между ними, большую бурую буханку хлеба. Он легко оторвал от нее большой ломоть, намазал толстым слоем масла и передал мне.
От этой нежданной доброты у меня закололо в груди. Прошло полгода с тех пор, как я последний раз ел хлеб, тем более теплый и мягкий, со сладким маслом. Поев, я припрятал в свой холщовый мешок кусочек на потом.
С четверть часа все молчали, потом старик полуобернулся ко мне.
— Играешь на этой штуке, мальчик? — Он указал на футляр с лютней.
Я прижал футляр крепче к себе:
— Она сломана.
— О! — Старик был разочарован.
Я подумал, что мне сейчас велят слезть, но вместо этого Сет улыбнулся и кивнул сыну:
— Тогда самим придется тебя развлекать.
Он затянул «Лудильщик да дубильщик» — застольную песню, которая старше самого бога. Через секунду к нему присоединился сын. Их громкие хриплые голоса слились в простой гармонии, которая заставила меня вздрогнуть от воспоминаний о других фургонах и иных песнях — о полузабытом доме.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
ОКРОВАВЛЕННЫЕ РУКИ, СЖАТЫЕ В САДНЯЩИЕ КУЛАКИ
Около полудня телега свернула на новую дорогу, вымощенную булыжниками и широкую, как река. Поначалу нам попадались только редкие путники да пара фургонов, но после стольких дней одиночества они казались мне огромной толпой.
Мы заехали в город, и приземистые строения уступили место более высоким лавкам и трактирам. Рощицы и сады сменились улочками и повозками. Широкое русло дороги запрудилось сотнями двуколок и пешеходов, десятками телег и фургонов да редкими всадниками.