Время своих войн. Кн. 3-4 (Грог) - страница 32

Может ли стать «разведка» религией? Сектой она уже стала.

Извилина не впервые цепляется за некую, призрачную пока, но возможность сделать так, что… И теперь словно боится спугнуть ее, упустить из рук эту новую тонкую нить. Еще, едва ли не вчера, все эти современные игры в язычество и рассматривал как игры… Только игры. Один раз напрочь отрезанное, засохшее обратно не приживешь. Православие было живым и прививалось на живое — на тело язычества, внедрялось в него, как привитый росток на яблоню, а потом, когда окрепло, стало отрезать иные ветви, обращая себя в новый ствол, и постепенно, словно выдавило из себя все, заставило забыть, оставило кормиться только ее плодами. Но лучшими своими чертами Русское Православие обязано Язычеству — тому, что переняло от него — иного быть не могло, поскольку взросло оно на его корнях.

Религии творят люди, — думает Извилина, — будь то новейшая, тщательно насаждаемая религия об исключительности еврейской нации, и вины всего остального человечества за вековые преследования ее, но здесь, как во всякой вере, вера существует за счет веры, неверие не только оскорбительно, но и преступно, потому как основательно бьет по карману. Холокост — ударная глава новейшей библии — тот самый конец тарана, которым ее вгоняют в сознание, ее видимая вершина… но таран этот поддерживают и раскачивают всеми информационными средствами, тоже всего лишь люди, пусть извращенные, старающиеся добиться достатка большего, чем вольны сожрать, но люди. Преуспели, укоренили не на пустом. Раньше все споры прекращало обвинение — «еретик!», после чего человека с недолгого скорого суда волокли на костер. Теперь выдумано и внедрено новое определение, после которого не отмыться, остается только оправдываться или принять на себя — «антисимит!», оно выступает синонимом «еретику» или «фашисту». Европа запугана, выучена, как в собственные времена средневековья, когда повсюду пылали костры, а дальше — Россия, но цель — русские, их духовность и национальные богатства…

По большому счету, — размышляет Извилина, — церковь от секты лишь тем и отличается — сколько находится ее счету — на какую сумму всего сосчитано: имущества во владении, коем она вольна распоряжаться, вертеть по всякому, сколько душ, которыми опять же вертит, как хочет, сколько реальных дел, которые отметились в истории пограничными столбами. Такие ценности, как земли, культовые здания, административный аппарат — его возможность дотягиваться, руководить самыми отдаленными уголками, опять же древностью собственного устава и устоявшимися традициями… Рассматривая по маленькому, все это возможно приобрести, слепить или подогнать. Но основой являются люди. То, что церкви теряют, а секты наращивают. Некоторые секты, войдя в согласие, возможно, в скором времени объединятся — либо будут проданы под это или другое, как продаются и объединяются корпорации, и опять будут проданы еще не один раз в угоду каких–то теневых целей — их рядовые доноры–пайщики этого и не заметят.