Стали вязать оставшихся в живых рабов привычным — «по месту прописки».
Колхоз — та же община, только работающая не на себя, как бы не пытались ей это внушить. Идея правильная, созвучная, только… опять, словно нарочно, делая ставку на «социально близких», во главе хозяйств ставился самый непутевый хозяин — горлопан, поднаторевший за смутные годы в словесных сражениях, вооруженный парой модных непробиваемых лозунгов, из тех, что и раньше не имея собственного интереса на земле, кроме как взять все и сразу, а потом пусть трава не расти, из тех, кто срывался в город на заработки, но не работать топором и рубанком, а лакействовать в трактире или при лавке, или, повезет, так и в иных приказчиках.
Впрочем, бывало «разно всякого». Случались и толковые, только вот ошалевшие от количества спущенных декретов, и того, что за «идею» государство выгребает все до донышка, не дает стать на ноги. Случались и городские назначенцы, незнающие с какого бока подходить к коню, и какой стороной «плугу двигать»… Дай бог здоровья кнуту, а лошадь российская сама довезет.
Рычагом назначенцам служило — угроза потери партбилета, определяющее принадлежность к клану, пусть к малому, но начальствованию.
Крестьянство шалело. Рожденные раз креститься, раз жениться и раз умереть, какой бы не называли землю — «колхозной, «совхозной», «барской», но жили–то на ней сами — год от года, век от века — на своей родовой, где живали предки неизвестно какого колена. Бывало общипывали, но не до перышка, потом опять давали обрасти. Забирали на царские работы или войны, но не всей семьей — оставляли самый корень, к которому, к «росткам» от него, если повезет, можно вернуться — припасть к живительному, а тут…
На чужом все воспринимается как чужое, бережливость потеряли, брали с чужого, но не отдавали. Рожать, понятно, тоже стали меньше — кому передавать, если вкруг чужое? Что?.. Совхозно–колхозное помалу превратилось в ничейное — безхозяйное. Рань землю, не залечивай — греби с нее, срезай, не отдавай ей, не отдаривай ничем! Раньше всякий клочок унавоживали — земля отдаст старицей. А теперь чем? Тем, что из тебя? Возделывали только по верхнему требованию не по собственному душевному желанию. Много ли такая земля даст? Городские умники завезли химию — с нее и на песке хлебушек растет — пожгли землю, обесплодили. Посадили на химию, как некоторых людей, что без нее и жизни не видят. Подрезали корень словно лопатой…
Власть в ее собственной дурости не уймешь. То нужны те «рабы», которым вовсе не платить — дармовая сила — держать впроголодь на самой дерьмовой пище. Тут и появляются такие указы как «три колоска» — статья 222, и топают на каторгу за горсть семян в кармане или пару каличин сахарной свеклы с колхозного поля…