А ночью я содрогаюсь в рыданиях, лежа на его груди в сумрачном лесу. Он долго лежит, не двигаясь, запрокинув голову и опустив руки. И только когда я начинаю совсем уже захлебываться, опускает ладонь на мой загривок.
— Хватит рыдать, Сенча. Все у тебя когда-нибудь будет хорошо.
Я отчаянно мотаю головой и реву еще громче.
— Ну все, хватит уже надо мной издеваться. Возьми себя в руки, — он дергает меня за волосы. — В последний раз с тобой здесь, давай хоть на звезды посмотрим.
Я всхлипываю, вытирая рукой нос. Он переворачивается вместе со мной на бок, и я поворачиваю голову кверху. Там ничего нет. Одно только темное беззвездное небо.
— Вот и я о том же, — говорит мне он, и я вижу в глазах у него слезы. — Плохое это место. Не надо было нам сюда забираться. Ничего хорошего не может быть в разъятом могендовиде. Это все равно что крест их двух половинок. Поверил бы такому кресту?
Я мотаю головой.
— Дурак я, Сенча… Зря только тебя переживать заставил. Больше не буду тебе надоедать.
Он проводит рукой по моему мокрому от слез лицу, потом слегка касается моего лба своими теплыми губами и говорит шепотом:
— Прощай, Питер Пэн.
* * *
Утром собираюсь от Линды на работу. С каким-то отстраненным интересом рассматриваю в зеркале свое лицо и удивляюсь, почему несмотря на комок в горле и стоящие в глазах слезы я так ни разу еще не заплакал. Объективно говоря, я сейчас в лучшей ситуации, чем был в январе, когда съезжал от Фейги. У меня есть какие-то недоделанные переводы, за которые мне должны заплатить. Меня уже немного знают штерновские клиенты и могут что-то еще подбросить. В «Лабрисе» я уже был и знаю, что сидеть там в ожидании пары не так страшно. Обо всем этом я думаю так, как будто бы это происходит не со мной. Ощущение, как если бы я сам надел себе на шею веревку, а у меня вдруг выбили из-под ног табуретку. И почему-то я вместо того, что бы задохнуться, вишу в воздухе, хотя и не должен бы. И жду, когда же начнет действовать сила тяжести, когда я, наконец, осознаю, что со мною произошло. А она все не действует. Ну да, правильно, Питер Пэн ведь…
На работе с уже высохшими глазами я отлавливаю Лису, когда она отправляется на перекур, и уговариваю ее спуститься во дворик. Она смотрит на меня с некоторой ехидцей, и мы идем по внутренним переходам, узким темным лестницам и неосвещенным площадкам. Во дворе — лужи и солнце, с крыш срывается последняя весенняя капель. Мы останавливаемся под крышей ржавого навеса в накинутых на плечи куртках. Она протягивает мне сигареты, я вытягиваю одну штуку, на что она тут же замечает: