Женщина изобразила самую злобную и порочную усмешку, какую когда-либо доводилось видеть Никки. Это была улыбка того, кто не боится, а лишь наслаждается, бросая кому-то вызов, улыбка, принадлежащая женщине, которая прекрасно понимала, что все сейчас в ее власти. Это была улыбка из тех, что вызывали у Никки тихую дрожь.
А затем женщина исчезла.
Чуть в стороне появились новые вспышки брошенной Зеддом магии, затихающие с шипением.
Никки старалась изо всех сил вернуть себе подвижность, но окружающий мир был слишком тягучим, до того, что временами напоминал ей те ужасные сны, где она пыталась двигаться, но так и не могла, как ни старалась. Например, сон, в котором она стремилась убежать от Джеганя – а он по-прежнему оставался рядом, настигая и дотягиваясь до нее. Он был как сама смерть, готовый к самой невообразимой жестокости, приближаясь к ней. А она, до отчаяния, хотела вырваться из этих снов, но, несмотря на неимоверные, усилия ее ноги не хотели двигаться достаточно быстро.
Те сны всегда повергали ее в состояние трепетной паники. Те сны делали смерть до того реальной, что она могла полностью вкусить весь ее ужас.
Однажды такой сон ей приснился, когда она была в палатке с Ричардом. Он разбудил ее, расспрашивая, в чем дело. И она, глотая слезы, рассказала ему. Он заключил в ладони ее лицо и сказал, что это всего лишь сон, а с ней все в порядке. Она отдала бы все, чтобы он обнял ее и, прижав, сказал бы, что теперь она в безопасности, но он не сделал этого. И тем не менее его рука на ее лице, удерживаемая обеими ее руками, мягкие слова и сочувствие дали то утешение и поддержку, которые прогнали ее страх.
Однако сейчас явно был не сон.
Никки попыталась с трудом вдохнуть, чтобы окликнуть Зедда, но не смогла сделать ни того, ни другого. Она пыталась вызвать свой Хань, силу магического дара живых людей, но, как оказалось, не могла даже соединиться с ним. Это воспринималось так, будто ее дар был невероятно быстрым, а она невероятно медленной, и потому они никак не сцеплялись друг с другом.
Женщина, чья плоть была мертвенно-бледной, как у недавнего мертвеца, а волосы и платье черными, как сама преисподняя, вдруг оказалась прямо перед Никки.
Рука женщины как бы приблизилась под водой, сопровождаемая завихрениями черной ткани. Иссохшая кожа туго обтягивала пальцы, четко вырисовывая суставы. Костлявая ладонь погладила подбородок Никки. Это было надменное прикосновение, наглый и бесцеремонный акт триумфа.
В момент этого прикосновения вибрация, которую Никки ощущала в груди, готова была разорвать ее на части.