Приходилось Антонию жить и на чердаках, и в подвалах, деля этот кров с другими бездомными. Но, ведя себя с этими людьми дружески, он всё равно держался особняком. Он не пил даже пиво, был всегда опрятно одет, по утрам чистил зубы. Он знал, как легко и быстро можно опуститься и никогда не отступал от данного себе слова «остаться человеком». Бывало, пытались его задеть, высмеять или даже вызвать на ссору. Но он умел коротко оборвать задиру, успокоить пьяного, просто свернуть разговор в сторону. И лишь однажды дошло до кулаков. Вернее, до одного удара кулаком. Антоний и сам не понял, как так случилось: от, казалось, несильного его удара, без замаха, в челюсть, его обидчик свалился на пол без сознания. Не хотел он этого, рука сама распрямилась, как пружина. Когда упавшего привели в чувство, один из свидетелей спросил:
– Ты что, боксом занимался?
– Не знаю, – угрюмо ответил Антоний.
Сам себе он уже дал слово больше не применять силу, только в исключительном случае. А этот случай был совсем не такой, можно было бы по-другому разойтись.
Исключительный случай представился не скоро. Но когда это произошло, жизнь Антония изменилась.
За шесть лет Антоний много ездил по стране. Слова «без определённого места жительства» тревожили его. И эта неясная тревога вдруг заставляла бросать привычное и даже полюбившееся место, и ехать – куда-то, зачем-то, к чему-то… Он всё время думал: вот попаду в какой-то город, узнаю знакомые улицы, или дом, и всё вспомню! Необъяснимо, но Антоний был убеждён, что он – городской житель.
Ездил он электричками. Сделал открытие: электричками можно объездить всю страну, из одного конца в другой. Пути этих незамысловатых составов постоянно где-то скрещивались, пересекались, сходились и расходились. Часто удавалось ездить бесплатно: контролёры или вообще не проходили по вагонам, или шли мимо него, считая обычным пенсионером. Антоний не знал своего возраста, но думал, что ему меньше шестидесяти. Стариком, во всяком случае, он не выглядел. Однако не возражал, когда его принимали за пенсионера. Не возражал и тогда, когда билет, всё же, требовали купить.
Он любил полупустые электрички, потому никогда не отправлялся в путь по выходным дням. Садился один у окна и смотрел на убегающие в наступающее прошлое дома городских окраин, огороды, сараи, болотистые водоёмы. Всё это незаметно перетекало в лесопосадки, во всё быстрее мелькающие маленькие платформы. У некоторых из них состав тормозил на пару минут, и вновь ритмично стучали колёса, тянулись сосновые боры, сменялись берёзовыми рощами, густыми кустарниками. Иногда среди этих зарослей мелькал деревянный крест в оградке – чья-то могила. И Антоний сильнее приникал к окну, понимая, что сейчас появится полустанок с домиком путевого обходчика. А иногда, на мгновение расступившись, лесополоса открывала уходящую вглубь широкую тропу. И тогда вдруг томительно сжималось сердце, путнику чудилось – он сам идёт по этой тропе туда, где его ждут…