В Танину квартиру они вернулись поздно, на машине начальника гарнизона. Спать не хотелось, настроение было приподнятое, возбуждённое. Обе собаки, Найда и маленькая Лейла, бросились к ним, радостно повизгивая. Таня схватила свою малышку на руки, упала на диван, играя. Она казалась такой счастливой и открытой, что Елена рискнула, спросила:
– Как хорошо, Танечка! Я вижу, как тебя здесь любят. А кое-кто и влюблён… Скажи, тебе никто не нравится? Может, кто-то тронул твоё сердце?
Дочь молчала, улыбаясь. А когда мать подсела к ней на диван, положила ей на плечо голову. Елена прикоснулась губами к Танюшиным волосам:
– Здесь так много военных. Лётчиков…
– Знаешь, мамочка, – ответила Таня, – после смерти Игоря я думала: никогда никого не полюблю. Никто с ним не сравнится… Но время прошло, и я поняла: нельзя любить мёртвого, как живого. Я ведь не Игоря сейчас люблю – его нет уже на свете. Я люблю память о нём, а это совсем другое. Я-то живу! А значит, и чувства мои живут… Я могу полюбить другого человека. Могу. Но никого ещё не люблю.
Она засмеялась, потому что Лейла стала лизать ей лицо. Потом, так же смеясь, сказала:
– Ну, влюбляются в меня, да! Так ровесники мои и те, кто постарше, все женаты. А я никогда не стану разбивать семью. Вот, майор Воловик – красивый, умный. Ты видела. Говорит, что любит меня так, что готов развестись с женой. Глупости! Я, может, и полюбила бы его, будь он свободен. Но есть в моём сердце какой-то клапан, который автоматически перекрывает доступ чувствам, как только слышится: «Женат!» Правда, я себя не заставляю, не принуждаю – само собой всё проходит.
Наверное, Тане и самой хотелось выговориться. Вряд ли она с кем-то ещё стала бы говорить на эту тему. Елена молчала, просто боялась неуместной репликой заставить дочь замкнуться. Но, похоже, Таня переросла возраст скрытности.
– Ходит за мной один лейтенант. Я вижу: он и правда сильно влюблён. Не женат! – Она засмеялась, лукаво взглянула на мать. – Молодой совсем, двадцать четыре года. Он думает, что пять лет разницы между нами это ерунда.
– Да ты и выглядишь на пять, если не больше лет моложе! – не удержалась Елена.
– Вот, вот. Он тоже так говорит. И не понимает, что дело не в том, как я выгляжу. Совсем мальчишка. У меня к нему ну ни грамма женского чувства. Скорее, как к младшему братишке… Я, мамочка, знаю… Не могу тебе объяснить, но откуда-то знаю: если полюблю – такого, как сама. То есть, человека, пережившего утрату своего самого близкого, дорогого…
Больше двух месяцев жила Елена рядом с дочерью в военном лётном городке. Привыкла к рёву взлетающих самолётов, видела, как меняются сопки, гуляла по ним с Таней, собирая морошку, голубику, грибы. Приняла участие в концерте учеников музыкальной школы, сама играла и пела. Пела Елена русские романсы, свои самые любимые: «Я ехала домой, я думала о вас», «Утро туманное, утро седое», «Сияла ночь, луной был полон сад», «Ты помнишь ли…», «Отцвели уж давно хризантемы в саду»… Пела, и словно возвращалась в молодость. Было время, когда эти романсы она пела на больших концертах в городской филармонии, в прессе писали о её прекрасном голосе, шли передачи по телевидению. Ей прочили большое будущее, большую известность. Но она вышла замуж… Не раз Елена с горечью думала: «Зачем мужчины добиваются любви Жар Птицы? Чтоб потом из неё сделать Курицу?» Бывший муж тоже был музыкантом, скрипачом. Он восхищался ею, был влюблён так сильно и отчаянно, что тронул её сердце. А потом перекрыл ей все пути к творчеству, совершенству, выступлениям. Что это было? Ревность к её таланту? Комплексы собственной неполноценности? Или просто мещанское понимание роли женщины – кухня, ребёнок, дом…