- Недавно... А чего шататься? Куда таскаться? Вечер на дворе. Скотина, верно, не поена?
- Да, может, он и погнал ее на водопой.
Грицько снова лег; Хивря вышла из хаты и вскоре вернулась.
- Федор скотину поил. Сейчас придет,- сказала она.
Спустя некоторое время Федор вошел в хату.
- Вы меня звали, отец?
Грицько встал и даже побледнел.
- Сейчас же поди...- дрожа, начал он,- сейчас же поди к своей теще... понял? Скажи ей от меня... скажи, что я ей этого не забуду! Пусть она зарубит себе это на носу!.. Понял?
Федор, когда гнал с водопоя скотину, слышал от хлопцев о том, что мир не уважил его отца, оставил за Приськой землю.
- Это насчет земли? - тихо спросил он.
Нож острый Грицьку эти слова: и упрек и горькую насмешку почувствовал отец в тихом вопросе сына. Он весь затрясся.
- А тебе какое дело? - крикнул он так, что даже Хивря задрожала.- Тебе какое дело, спрашиваю? Тебе велено идти, значит - иди и скажи... Туда же, спрашивает! Обрадовался, сукин сын, что отцу не повезло? Обрадовался, а?
Федор переминался с ноги на ногу.
- Вдвоем со своей любезной в глаза отцу плюете?..- И Грицько снова давай орать на всю хату, давай честить и костерить не только Приську с Христей, но и весь их род, всех их заступников. Он ругался, грозился, что всех уничтожит, всем отплатит.
- Рассердили меня - так пусть же знают, каков Грицько, когда сердится! А ты ступай к ней и скажи, что я ей этого не забуду! Только это скажи... И сейчас же возвращайся домой. Слышал?
Грицько отвернулся и снова лег.
Федор, опустив голову, стоял на пороге и мял шапку в руках. Сердце у него разрывалось, слезы душили его. Как же идти туда, как же сказать? Если бы хоть Христи не было там. А то... давно ли они шли вдвоем под его кожухом? Правда, Христя тогда обидела его... теперь она подумает, что это он мстит ей. Он? Христе!.. У Федора помутилось в глазах, захватило дух.
- Слышал? - крикнул, оглянувшись, Грицько.- Кому я говорю?
Федор затрепетал от этого крика и, как пьяный, пошел вон из хаты.
Он вышел на улицу и остановился... "Идти или не идти?" - подумал он. Сердце молотом било в груди, голова горела как в огне, и вечерний мороз не охлаждал ее, только дух от него больше захватывало.
- Идти ли? - уже вслух произнес он и, махнув рукой, побрел по улице... Прошел одну улицу, свернул в другую. Вон и церковь чернеет... Дойдя до погоста, он снова остановился... Нет, лучше на колокольне повеситься, чем идти туда! Не вернуться ли?.. "Господи, прими лучше душу мою, чем терпеть мне такую муку, такое надругательство!" - сказал он и, закрыв руками лицо, прислонился к ограде. Слезы текли ему на руки, струились между пальцами, леденели, замерзали. Он ничего не чувствовал. Новые слезы топили льдинки и все лились и лились... Казалось, им конца не будет!