- Ну, коли так,- сказал Загнибеда,- коли они нас не принимают, и мы не хотим с ними знаться. Пускай они сами по себе, а мы сами по себе. Пойдем,и, взяв гнилозубого за талию, Загнибеда направился в кухню.
- Куда же вы? - тревожно взглянув на них, спросила. Загнибедиха.
- На волю... Ну вас! - сказал Загнибеда.
Олена Ивановна бессильно опустилась, лицо у нее побледнело, брови нахмурились.
- Кум! кум! - крикнула вдогонку им лавочница и затянула:
Эх, кум мой милый,
Хорош наш пенник.
- Выпьем, кум милый, мы в понедельник,- басом, подхватил Загнибеда, возвращаясь к куме, которая уж и место для него освободила. Загнибеда сел.
- Вот так будет лучше! Сядем рядком да побеседуем ладком; сядем в парочке да выпьем по чарочке! - сказала жена гнилозубого, кума Колесника.
- Сам бог глаголет вашими устами! - воскликнул Колесник, садясь рядом с нею. Толстый лавочник и гнилозубый тоже подсели к компании.
- Жена, голубушка! - сказал Загнибеда.- Ты у меня первая, ты и последняя! Угости добрых людей. Страх как люблю посидеть с добрыми людьми, покалякать, попеть.
- Уж если петь, так божественное,- сказала дьячиха.
- Божественное! Божественное! - закричали все.
Лавочница затянула "Христос воскресе!", остальные подхватили. Бабы пели тонкими голосами; мужчины гудели, как жуки; только Колесник ревел таким густым басом, что стекла дребезжали, за что кума то и дело била его кулаком по спине. Колесник пел, как будто и не чувствовал ее тумаков; зато в конце так рявкнул, что кума не выдержала и треснула его по спине изо всей силы; Колесник охнул. Все засмеялись, а Колесник сунул руку за спину куме и ущипнул ее. Та вскрикнула, навалилась на стол... Бутылки и рюмки покачнулись, упали... Послышался звон битого стекла.
- Стойте! стойте! не бейте! - крикнул кто-то.
- Ничего, ничего. Где пьют, там и бьют! - сказал Загнибеда.- Жена! угости-ка еще.
После новой рюмки все запели кто в лес, кто по дрова. Дьячиха затянула "Вдовушку", лавочница - "Куму"; румяная кума Колесника - "Вы не троньте меня, хлопцы,- за телятами иду...". Толстый лавочник, склонившись на плечо дьячихи, плакал; Загнибеда, слушая лавочницу, притопывал ногами; гнилозубый, прижавшись головой к стене, храпел во всю ивановскую; Колесник подпевал куме Загнибеды. Одна Загнибедиха, белая как мел, посматривала на всех горящими глазами и болезненно улыбалась...
Христя, услыхав невообразимый шум, подошла к двери поглядеть. Она отродясь такого не видывала! "Одурели они, ополоумели! Друг на дружку лезут, друг дружки не видят. И это богачи, купцы гуляют-пируют! С жиру бесятся",- подумала Христя и, прошмыгнув к столу так, чтобы никто не заметил, взяла кусочек кулича и стала жевать. Она сегодня еще не ела; во рту у нее пересохло; черствый кулич застревал в горле. От шума и гама, от чужих песен ей стало так грустно. Солнце уходило на покой, багровым светом озаряя землю. Христя облокотилась на стол и, глядя, в окно, засмотрелась на это кровавое пламя и задумалась...