…Застонал Иван Кольцо и проговорил, задыхаясь от волнения:
— Вспомнил! Ты была невестой Ермолая!
Застонала Алена, поднялась торопливо, отбежала к борту, стала тоскливо смотреть в воду.
Кольцо тоже подошел к борту, постоял, поглядел на вздымающееся из-за морского горизонта солнце.
— Что ж, Алена… И в кипятке ты варена, и на углях жарена… Чую я — доберемся мы теперь до родимых краев! А где-то там, на Дону али на Волге, и атаманствует Ермолай.
— И он… атаманом стал?! — воскликнула она.
— Давно-о…
— А нужна я ему теперь-то… такая?
Кольцо поглядел Алене в глаза, но ничего не сказал.
Ветер крепчал. На горизонте едва-едва виднелась теперь полоска земли. Судно неслось в бескрайние воды…
Прошло еще десять лет…
Солнце било в маленькие окна Грановитой палаты, бояре парились в своих тяжелых одеждах.
Сам государь Иван Васильевич, постаревший на двадцать лет, хмуро восседал на троне.
— Ну что ты, дьяче, еще хорошего нам скажешь? — угрюмо сказал царь стоявшему возле дьяку.
— В Ливонии, государь, шибко худо. Король польский Баторий собрал для взятия Полоцка сорок тыщ войска, шведы кинули на Нарву десять тыщ. Во Пскове осаждено боле двенадцати тыщ наших ратников. Помочь им нечем. Под Полоцком городом стоят три тыщи стрельцов и казаков, но им давно не давали жалованья, и воевать потому они не хотят. А платить, государь, нечем…
Грозный молча и зловеще смотрел на своих бояр.
— А на востоке, государь, тоже худо, — продолжал старый дьяк. — Сибирский хан Кучум начинает, видно, с Русью большую войну, собирает войско в поход на крепость твою Чердынь…
Дьяк замолчал, поглядел на царя. И продолжал:
— А на юге, государь, совсем худо. Нечестивый князь ногайский Урус начал против тебя войну, государь.
— Князь Урус? — вскричал Грозный, поднялся с трона. — Он клялся мне в вечной покорности!
— А сейчас грабит русские поселения на Волге, толпами уводит в полон русских людей.
— Может, ногайцы разбойничают без ведома своего князя Уруса? — спросил Грозный.
Придворные молчат.
— Кто из казацких атаманов на Волге счас гуляет?
— Атаман Ванька Кольцо, государь, — ответил дьяк.
— Указать Кольцу-атаману… чтоб над теми ногайцами, которые пойдут с полоном от Руси, казаки бы его промышляли и полоны отбивали бы назад… А на княжие улусы не ходить…
Атаман Иван Кольцо держит развернутую царскую грамоту с восковой печатью:
— На улусы не ходить… Что, есаулы, скажете?
В черной крестьянской избе, перегороженной занавесской из немыслимо дорогой парчи, находились еще трое — царский гонец да два обвешанных оружием человека — высоченный, с запорожскими усами Никита Пан и коренастый, широкоскулый есаул Савва Болдыря. Это были ближайшие помощники атамана.