— Ты, поп, пойдешь с нами в Сибирь?
— А кто же детей казаков твоих крестить будет? Надо идтить…
Солнце клонилось к горизонту. Меж палаток и шатров дымились костры, готовился ужин, толпами ходили пьяненькие казачки, кое-где пели песни.
В шатре Ермака теперь только двое — сам хозяин да Иван Кольцо. Он по-прежнему мрачен, сидит боком к столу. Ермак достал из походного шкафчика корчажку с вином, два заморских серебряных кубка.
— Поговорить хочу с тобой, Ваня… Что это ты вроде чужим мне стал? Коли в Сибирь со мной не хочешь, так это, говорю, дело добровольное.
Кольцо медленно и тяжело встал.
— Счас я. — И вышел.
Ермак удивленно поглядел ему вслед, стал доставать из шкафчика хлеб, глиняную тарелку с огурцами.
Он расставлял на столе посуду, когда распахнулся полог, в шатер вступила Алена, за ней Кольцо.
— Вот… — выдохнул Кольцо.
Ермак, повернувшись на голос, застыл с ножом и буханкою в руках Глаза его раскрывались все шире и шире… Потом нож и буханка упали на скамейку, оттуда на пол. Ермак тряхнул головой, чтоб сбросить наваждение, закрыл глаза ладонью…
Когда ладонь медленно сползла с лица, перед ним стояла все та же Алена…
— Ермола-ай! — Она шагнула и распростерлась у его ног, зарыдала.
— Алена! Алена! — Ермак упал на одно колено, взял ее за плечи, намереваясь поднять.
— Это моя жена, Ермак! — прорезался беспощадный голос Ивана Кольцо.
Ермак замер. Медленно стал разгибаться, вставать. Шагнул назад, упал в кресло, закрыл глаза.
В грустную мелодию вплетается печальный женский голос:
Во турецкой то было
Злой туретчине.
Там качалась на воде
Тюрьма плавучая.
Там прикован к веслу
Был донской казак,
Он рабом-гребцом
Был не год, не два…
…Рассказывает в песне Алена, как идет она по грязному трюму, останавливается возле Ивана Кольца, сует ему связку ключей и кинжал…
…Иван Кольцо с кинжалом в руке выполз кошкой на палубу…
…Рубятся Иван Кольцо и полуголый Агаджа в каюте…
…Переодетый в турка Иван Кольцо, Алена и Мария наблюдают, как бывшие гребцы бросают трупы турок в воду…
Медленно открыл глаза Ермак… Он и Кольцо сидели за столом, перед ними корчажка с вином, огурцы на тарелке да хлеб.
— Во-он как было? — хрипло сказал Ермак.
Помолчал невесело. Перед ними стояли нетронутые кубки.
— Спасибо, что из неволи ее вызволил.
— Это она меня от верной смерти спасла…
Еще помолчали.
— Что же, живите счастливо… — Ермак встал. — А я — в поход…
— Стой, Ермак. Негоже нам с тобой так… Иду я с тобой в Сибирь! А с Аленой… Пусть свершится божий суд. Кого с похода дождется она — с тем ей и жить. А коли оба вернемся живыми-здоровыми — ее воля и ее выбор. Так порешим?