Меня резко дернули за онемевшие руки, заставляя остановиться, отчего я застонала в голос. Боль прострелила запястья. Путы ослабли и руки плетьми повисли вдоль тела. Потом связав запястья уже спереди, зацепили их веревкой, поднимая над моей головой и привязывая к столбу. Теперь я практически висела, опираясь на землю лишь кончиками пальцев ног. Боль прокатилась волной от рук к ногам и, заблудившись, осталась со мной.
— Мы всегда смотрели сквозь пальцы на черные дела ведьм с болота. И чем отплатили они за нашу доброту? — громкий голос старосты прокатился по центральной площади. — Они отплатили нам смертью наших детей.
Его голос почти сорвался на визг.
— Она убила мою дочь! Мою любимую девочку.
Возмущение в толпе стало громче.
— Пусть она поплатится за содеянное.
Люди в согласии стали повторять его слова. «Пусть поплатится» — раздавалось со всех сторон.
С меня рывком сдернули рубаху и она тряпкой повисла на бедрах, оголяя меня до талии. Я оказалась не готова к первому удару плетью и взвыла от боли. Второй, третий удар был ничуть не легче. Я кричала, срывая голос, не заботясь о гордости. Такую боль невозможно терпеть молча, невозможно игнорировать и думать о чем-то отстраненном. В голове бьется только одна мысль — «больно». Еще до пятого удара я потеряла сознание и провалилась в блаженное небытие.
В себя я пришла от выплеснутой в лицо ледяной воды. Повязки на лице уже не было, видимо сползла, отяжелев от воды. Откашливаясь, я судорожно вздрагивала, чувствуя каждую новую рану на своей коже. Мне не дали прийти в себя и продолжили мучительную экзекуцию. Я больше не кричала. Не потому что не хотела, а потому что просто не могла. Я теряла сознание еще несколько раз, но меня снова и снова возвращали, чтобы насладиться жалобными стонами, которые я еще издавала время от времени.
Целую вечность спустя, сквозь стучащую в ушах кровь, я с трудом расслышала слова:
— Оставьте ее здесь подыхать, — выплюнул староста, и толпа стала расходиться.
К счастью, боль была сильнее моего ослабшего тела, а приводить меня в чувство было уже некому, а потому я с благодарностью нырнула во тьму.
Стервятники. Именно так можно описать этих тщедушных священников в грязно-коричневых рясах. Пришли с «требованием», а сами боятся даже глаза поднять. Очень боятся. И не зря. Я могу быть по-настоящему страшным, особенно если очень хочу, а сейчас я этого очень хочу. Запугать их настолько, чтобы они прислали того, кого я жду не первый год. Пусть он придет сам.
Южные земли уже несколько лет являются моей собственностью, отвоеванной в честном бою. И неважно, что она мне не нужна была тогда и не нужна сейчас. Она лишь разменная монета, средство достижения цели. Ее прежний владелец мой кровный должник, а я не прощаю долгов, тем более тех, которые оплачиваются жизнью.